Форум » дрессировка » ЗООПСИХОЛОГИЯ (книга) (продолжение) » Ответить
ЗООПСИХОЛОГИЯ (книга) (продолжение)
Admin: В.Л. Дуров Дрессировка животных Психологические наблюдения над животными, дрессиро-ванными по моему методу (40-летний опыт)
Ответов - 14
Admin: Внушение, как технический прием. Я уже говорил, что основанием воздействия на животное в моем способе является вну-шение. Устанавливается какая-то своеобразная психическая связь между мною и животным, благодаря чему животное предрасполагается к тому, чтобы понимать меня наилучшим обра-зом. Жестикуляция, вкусопоощрение и интонировка благодаря этому производят наивысшее действие. Но во многих случаях приходится пользоваться внушением не только как основанием применения технических приемов (жестикуляции и пр.), а как самостоятельным приемом. Главнейшее применение внушения, в этом смысле, сводится к вызыванию первона-чальных движений; внушение, таким образом, до известной степени заменяет жестикуля-цию. Я наталкиваю животное на движение моей мыслью. При этом получается в сущности огромное различие во всем процессе дрессировки. Применяя жестикуляцию, мы все-таки механически наталкиваем животное на нужные нам действия, которые затем автоматически же закрепляются памятью. При внушении же мы вызываем у животного нужные настроения, стремления и, наконец, образы и идеи самих движений, при чем движение совершается животным уже как собственный волевой процесс. С применением внушения в этом смысле лучше всего можно познакомиться на приме-рах. Опишу несколько случаев применения этого приема к «Пику», собаке породы фокстерьер, молодому, энергичному псу. Я постараюсь, хотя бы приблизительно, разъяснить, как я выучил «Пика» по моему же-ланию чувствовать и выражать свои чувства. Я приказываю моей собаке чихнуть, и она чихает, не притворяясь, а естественно, по моему желанию, и в любой момент «Пик» чувствует раздражение слизистой оболочки носа и тотчас же чихает. Пример: смотрите, я ему приказываю – зевни! и он, как видите, зевает аппетитно, заразительно, а вот я, смотря на собаку, говорю: – вообрази «Пик», что ты только что проснулся, подойди ко мне, потянись и расправь свои передние и задние лапки. – «Пик» моментально исполняет мое желание, соскакивает со стула и начинает потягиваться так, как будто бы он на самом деле долго и долго спал. У него явилась потребность расправить свои члены. И все это «Пик» может повторить несколько раз. Я ему приказываю, почешись! – и он чешет задней лапой правый бок. Теперь почеши левый! – Он тотчас же начинает усиленно чесать левый бок, как будто его только что укуси-ла блоха. Все эти чувства: раздражение в носу, зевота, потягивание и раздражение кожи правого и левого бока, вызваны малопонятным, мне влиянием, особой внутренней передачей, назы-ваемой внушением. Затем, раз уже внушение вызвано, я моими приемами даю «Пику»-понять, что мне же-лательно повторение. Вкусопоощрением с интонировкой движение зазубривается, и уже по-том животное исполняет его сознательно. Для того чтобы добиться от собаки таких поразительных, из ряда вон выходящих ре-зультатов, сначала необходимо особо воспитать собаку, а именно: обезволить. Мы видели, что в некоторых случаях можно внушать и не обезволенному животному. Я вам описал три случая, но это можно считать исключением. Такое внушение удается в высшей степени ред-ко. За всю мою долгую жизнь я имею лишь четыре случая (четвертый случай будет описан ниже). Обыкновенно животное предварительно нужно обезволить. Обезволить, т.-е. подчинить его волю себе настолько, чтобы она не могло вам проти-виться ни днем, ни ночью и ни при каких обстоятельствах. В каждый момент ваше приказа-ние, конечно, понятное животному и удобоисполнимое, должно быть выполнено тотчас же, ни в коем случае не откладывая на завтра. В этом и заключается обезволивание. Это достигается тем, что, отдавая какое-либо приказание, я всегда добиваюсь того, чтобы собака его исполнила, и прилагаю к этому все усилия, так как считаю совершенно необходимым добиться своего; так например: «Пик» залез под диван. Я зову его: «Пик», поди сюда»! Он не идет, раздумывает. Я, меняя интонацию, зову его то ласково, то громко приказываю, никоим образом не позволяя собаке сделать по-своему, ибо это чрезвычайно важно. Самостоятельное разумное противодействие «Пика» – это громадный минус в подготовке обезволивания животного. «Пик» подошел ко мне. Я, погладив его, отпускаю удовлетворенный, и так всегда и при всяком случае. Таким образом, постепенно я его обезволиваю. Он у меня, вырастая с каждым месяцем, делается все более и более исполнительным и послушным. При этом собака отлично усваивает себе, что если какое-либо действие ее мне не нравится» то она слышит звук тсссс, а если, наоборот, нравится, то тотчас же применяется вкусопоощрение: собака получает шоколад или мясо. Теперь я начинаю учить и ставлю непременным условием, чтобы никто не мешал и не отвлекал внимания ни «Пика», ни моего. Ни я, учитель, ни «Пик», мой ученик, не должны думать о постороннем. Предположим, я хочу, чтобы Пик дал мне не переднюю лапу, как все собаки шаблонно делают, а заднюю. Я сажусь перед «Пиком», смотрю ему в глаза, показываю шоколад и разговариваю с ним, хотя бы, например, так: «Пик», смотри на меня! Видишь шоколад? Я тебе его дам. Дай лапку!» При этих словах я держу в правой руке шоколад, левую руку протягиваю к его мор-де, как бы прося лапу. «Ник» нюхает мои пальцы. Я произношу звук – тсссс, он смотрит на меня вопросительно. Я опять повторяю: «Дай лапку!» Он поднимает переднюю правую, я произношу – тсссс... он правую опускает и дает левую (подавать передние лапки он знал раньше), я повторяю – тсссс... и руку приближаю к задней левой ноге. Пик смотрит вопроси-тельно на меня. Опять интонирую – «дай лапку», опять движение руки к его морде и к его задней ноге. «Пик» раздумывает: «это что-то новое»! Собака пробует опять подавать перед-ние лапки, но звук – тсссс... останавливает его. Я тихо глажу рукой заднюю ногу и слегка поднимаю ее. «Пик» еще не понял, но хочет понять. Его хвост говорит, глаза просят шокола-да, нос торопится втягивать воздух с запахом молочного шоколада. Мое терпеливое «Пик», дай лапку» и дотрагивание ладонью до ноги, наконец, заставляют собаку чуть-чуть поднять ногу. При этом действии «Пика» моя левая рука, с шоколадом приближается ближе к морде, но вот он ставит на пол заднюю ногу, и конфетка дальше удаляется. Приподнимает ногу, конфетка приближается и наоборот. Применяется вкусообман с жестикуляциею и с интони-ровкой. Удаляющаяся конфетка раздражает «Пика». Он пробует облаять руку с конфеткой. Нетерпеливый звук его ам – встречает мой звук – тсссс и собака отбрасывает эту мысль в сторону. Взгляд его переходит с конфеты на руки и на мои глаза. Опять нетерпеливое дви-жение всем туловищем вперед и назад, топтание на одном месте всеми четырьмя ногами; опять вопросительный жест наклонения головы на бок. Я легко поглаживаю заднюю ногу, тихонько беру ее, при этом правая рука опять приближается к носу «Пика». Собака легко протестует, тянет заднюю ногу из руки. Я отпускаю и одновременно удаляю шоколад. Нога поднимается, шоколад приближается. Наконец, нога коснулась моей руки, шоколад коснулся носа. «Пик» понял. Он уже поворачивается боком ко мне и дрыгает задней ногой по воздуху. Моя подставленная под ногу ладонь завершает операцию. Шоколад во рту у «Пика», который ест его с двойным аппетитом. Потом несколько раз повторенное движение ладонью, слова: «Дай лапу», жестикуляция и интонировка, уже без показывания шоколада, заставляют «Пика» охотно поднимать заднюю ногу, при этом собака смотрит на ваш карман. По ее соображениям там лежит шоколад. Здесь внушение соединено с жестикуляцией. Выше описанные приемы заставляют собаку думать и догадываться, заставляют отгадывать ваше желание. Эти приемы далеко не объяснят нам последующего. Частица процесса мышления и стремление по глазам уяснить или почувствовать ваше желание и есть лишь звено к «таинст-венному» воспринимайте животным моего желания. Часто соединяясь с собакой как бы в одно целое, забыв все окружающее, мы по глазам друг у друга начинаем как бы понимать что-то внутреннее, происходящее в нас. Например, обезволенная собака, когда я пристально смотрю ей в глаза, знает, что я че-го-то хочу, чтобы она исполнила, и знает, что я от нее не отстану до тех пор, пока она не ис-полнит этого «что-то». Она чувствует, что только тогда я ее отпущу и она будет свободна, когда она исполнит мое приказание и желание, отражающееся как бы в моих глазах. Я уст-ремляю мои глаза в ее глаза или, лучше сказать, дальше глаз, глубже глаз, ну как бы вам объяснить? Приходилось ли вам играть в ладоши? Эта игра состоит в следующем: вы вдвоем садитесь друг против друга, смотрите пристально друг другу в глаза и, положив ладони на ладони вашего противника, как на горячие уголья, стараетесь по глазам почувствовать и уловить, когда он ударит по вашим рукам. Я всегда почти угадываю по глазам приближение того момента, когда надо отдергивать руки. Вот это-то чувство предугадывания часто, в особенности чутко развито у супругов, живущих долго вместе, как говорится душа в душу, и составляет одно звено к тайному в природе, как некоторые люди в науке называют – «внушению». Это нервное чувство, чувство предугадывания – звено к внушению; это чувство, кото-рое появляется на секунду и моментально исчезает, я назову «предугадка». Я приложу все старания описать мои ощущения подробно, но заранее предупреждаю, что за правильное изложение не ручаюсь, так как я не раз пробовал объяснить себе все это и всегда чувствовал неудовлетворение. Есть некоторые волевые процессы, которые вы никак не сможете описать, приблизи-тельно стараетесь объяснить ваши ощущения, приводя примеры. Так я и попробую, но про-шу и читателя приложить усилие с своей стороны к уяснению моих переживаний. Я один, предположим, с собакой «Пик», глаз на глаз. Никто и ничто нам не мешает; полная изоляция от внешнего мира. Я смотрю в глаза «Пика». Маленький протест. «Пик» отворачивается, смотрит искоса на меня, но все-таки смотрит. Его белки, поджатый коро-тенький хвостик и согнутая спина говорят: «мне не нужно, мне не хочется, я убегу». Жела-ние соскочить со стула в его глазах улавливается мною, как какое-то неясное движение. Предугадка помогла. Я рукою останавливаю его. Поглаживая по голове, заставляю обратить на себя его внимание. Сажусь перед ним. «Пик> недоволен, «Пик» что-то ожидает, что-то старое, уже не в первый раз с ним проделываемое, ему неприятное. Он хочет избежать моего взгляда, у него появляется, мне знакомое по опытам с обезьянами, чувство боязни смотреть мне в глаза. Обезьяны страшно боятся смотреть вам прямо в глаза. Они, если невольно принуждены смотреть чужим в глаза более чем им это нужно, сейчас же оскаливают зубы, тоскливо зевают и стараются перевести ваше внимание на что-либо другое, постороннее. Сначала обезьяна зевает, открывая широко рот и показывая крепкие зубы, как бы предупреждая: «смотри, какие у меня огромные клыки, смотри на мое оружие», а затем, видя ваше желание продолжать искать ее взгляда, она уже издает гортанное ругательство и с угрожающими движениями шеей и головой, показывает зубы, намереваясь вас укусить. Если вы нарочно, как и она, переведете ваши глаза на другой предмет и сделаете вид, что вы ее, обезьяну, не замечаете, то она моментально успокаивается. То же, видимо, чувство, только в меньшей мере, являлось и у «Пика», но чем дальше, тем меньше протеста; и, наконец, когда собака стала обезволенной (выше описанным мною способом), она только чуть-чуть выказывала свой протест. Я произвожу пассы, т.-е. легкое поглаживание, своими руками по сторонам головы сверху морды и до плеч собаки, чуть-чуть касаясь шерсти. Этими движениями я заставляю ее полузакрывать глаза. Собака вытягивает морду вертикально, впадая в какой-то транс. Мне приходилось переживать, по-видимому, начало этого состояния у парикмахера. Он меня причесывал, нежно водя гребешком по голове. Я в спокойной позе, не напрягаясь ни одним мускулом, полулежа в мягком кресле, ощущал во всем теле приятную истому. Легкий озноб в спине и непреодолимое желание не двигаться и дальше, и дальше испытывать это своеобразное ощущение, вызванное поглаживанием по волосам. Чем дальше, тем приятнее и тем сильнее было желание продолжения этого ощущения. Я невольно закрываю глаза и впадаю в такое состояние, которое страшно боюсь нарушить, несмотря на то, что мне нужно спешить по делу. Я не хочу двинуться, я боюсь вызвать движение, дабы не прервать этого блаженного состояния, и вдруг в этот момент я слышу голос парикмахера: «потрудитесь опустить голову» – и я, как автомат, беспрекословно исполняю приказание. Я объясняю себе вышеописанное так: легкое поглаживание – «пассы» заставляют меня впадать в состояние обезволивания, называемое трансом. Под таким трансом мой мозг тре-бует отдыха, т.-е. вследствие фиксации внимания на определенном ощущении, у него явля-ется желание неделания, т.-е. нефункционирования и как бы сна. У нас, по словам ученых, существует, кроме обычного верхнего сознания, еще нижнее сознание – подсознание. Мне кажется, что в этот момент мое верхнее сознание уходит куда-то, отделяясь от моего «я», и замещается нижним «я», т.-е. подсознанием, которое связано с влиянием человека, вызвавшего такое состояние. Верхнее и нижнее сознание нормально со-ставляют как бы одно целое, и вот пассы как бы разделили их: верхнее сознание куда-то уп-лыло, а нижнее подсознание осталось. При словах «опустите голову» верхнее, как эхо, где-то говорит «нет», а нижнее – «да» и пересиливает. Все это происходит в течение секунды. Я убежден в том, что и от моих поглаживаний собака впадает в подобный транс, хотя она полузакрывает глаза, но не сводит их с моих и, против своего желания, не может их ото-рвать. Мои пассы как бы выбирают весь остаток воли у собаки, и она представляет из себя часть моего внутреннего «я». Между моими мыслями и подсознанием «Пика» уже установи-лась связь. Я повторяю, что понимаю это так: гипнотизер воздействует на гипнотизируемого ка-кой-то своей силой, и этой специфической силой можно нижнее сознание, или подсознание, заставить действовать по желанию гипнотизера, хотя доктор Каптерев и утверждает, что пассы или фиксация взгляда не нужны. Я же по опыту знаю обратное. Применяя, пассы, я привожу собаку в транс, а транс, сам по себе, приводит ее в неподвижное состояние, и это заставляет ее воспринимать мою силу. Прошу обратить ваше внимание, после демонстрации перед вами опыта гипноза, на движение «Пика», когда он, исполнив заданное, встряхнется, как бы освобождаясь от чего-то. Применяя легкое поглаживание животного, я тем заставляю его более подчиниться мне. При гипнотизировании я воображением представляю предмет и действия, а не вообра-жаю слова, как таковые, т.-е. смотрю через глаза как бы в мозг и представляю, например, не слово «иди», а действие, с помощью которого собака должна исполнить задание (предмет, место и направление). Затем последний нервный приказ, как бы толчок в мозгу, и подсозна-тельный, полуусыпленный мозг собаки заставляет ее исполнить заданное. Собака, исполнив, отряхивается и радуется, как бы освободившись от чего-то гнетущего. Возвращаюсь к вопросу о внушении. Когда вы уяснили мои приемы, я прошу еще раз вместе со мной как бы переживать переживаемое мною... Предположим, хочу выучить соба-ку «Пик» говорить «мама». Я сажусь против собаки. «Пик» догадывается, что я хочу с ним заниматься; пробует слабо протестовать, т.-е. отворачивается, но я пассами заставляю его подчиниться и смотреть мне в глаза. Стараюсь забыть все на свете, смотрю в глаза и только представляю в своем воображении, что будто бы «Пик» открывает медленно рот и произно-сит «ма-ма». Вот тут-то и начинается то неясное в моем существе. Мне кажется, что я что-то улавливаю в животном и что передаю этому внутреннему, непонятному, мое желание. Я, как-то для себя незаметно, начинаю передавать желание, как говорят, нутром чувствую, что сливаюсь в одно целое с учеником и что у нас что-то родное, давным-давно знакомое, общее; ну, как будто бы я это животное раньше знал, до его рождения, или как будто бы я его только видел раньше во сне; кто-то во мне другой знаком с ним, не с видимым, а с другим таким же внутренним. Страшно досадно, что никак не могу объясниться яснее... Я старался в моменты, когда начиналось знакомое чувство общения, запечатлеть, уяснить это и запомнить, но потом все сразу исчезает и появляется реальная, повседневная жизнь. Я как будто бы очнулся от глубо-кого сна, снова вижу все мелочи, мне ненужные; мозг мой иначе работает и мысли мои опять старые и ненужные... и записанные впечатления переживания кажутся уже пустыми, бессодержательными. Я продолжаю учить. Тишина... никто не мешает. Начинаю увлекаться... Вот все окру-жающее вновь забыто, у меня перед глазами – глаза! Глаза одухотворенные! Не такие глаза, которые повседневно я у него, у «Пика», вижу, а другие... мыслящие... глубокие, вдумчивые, с особым выражением. Вот в такие-то минуты, а порою и часы, я с животным прямо молча говорю. Говорю не словами, а чувством, говорю то, что заранее задумал. Я хочу сейчас, чтобы мой «Пик» сказал «ма-ма». Впиваясь в его глаза, я ушел от всего мира. Не чувствую, как машинально дал ему шоколад. Я не замечаю, что ласкаю его рукой... Он смотрит тоже мне в глаза. Чувствую, что он у меня сидит внутри где-то..., вижу по его глазам, что он хочет сказать «ма-ма», но что-то ему мешает, что-то или кто-то невидимый здесь между нами присутствует... Он фыркает, я отрываюсь от его глаз, замечаю опять всю старую обстановку и откуда-то приплыл ко мне мой «Пик» и сделался опять прежним, согнутым, подавленным и как будто в чем-то передо мной виноватым, угнетенным. Я сдерживаю злобу на кого-то, мне неизвестного, но мешающего сблизиться, слиться мысленно с собакой. Снова беру его голову в свои руки, смотрю в глаза, произвожу короткий пасс, при-стальнее вглядываясь в дно глаз, как бы в мозг, смотрю моей душой в его душу, смотрю и желаю, смертельно желаю услышать «м а м а». Я хочу! Мне необходимо, без этого я не могу, я не отстану. «Пик» близок мне, он любит меня, но он смотрит в меня и как будто бы на-смешливо. Или это мне показалось? Или это он немного прищурил глаза и получилось вы-ражение насмешки? Я всем моим существом ушел к нему. Я хочу слышать и сейчас, я в этом уверен, услы-шу, как «Пик» скажет «м а м а», и вдруг... как будто где-то далеко, так тихо, неясно, но я слышу голос «Пика» и растяжимо первый слог слова «мама» – мааа. Я замираю, замираю в страхе и в восторге вижу – «Пик» закрывает рот, это он произ-нес. Дрожь пробежала по моей спине... Медленно, не торопясь, боясь испугать или, лучше сказать, развлечь моим лишним движением, подношу «Пику» шоколад – плату за произне-сенное. Прошу повторить, всем моим существом требую. Повторяет «мааааа». «Шоколад, шоколад, скорей шоколад»! – кричит мозг. Я с силой сдерживаю себя, чтобы медленно, по-старому, не сделав нового лишнего движения, подойти и дать шоколад. Теперь говорю, при-творяясь покойным, говорю и слышу свой голос – «Пик», скажи мама»! Он еще хочет шоко-ладу и спеша говорит «мамамам». Теперь уже имею, готово... выучил! Обливаясь потом, с сильно бьющимся сердцем, бессильно опускаюсь в кресло, чувст-вую себя разбитым, как будто бы я что-то совершил не по своим силам, как будто бы я пере-лез через какое-то препятствие, был временно там, в другом мире, в другом пространстве. Все эти мои ощущения, все, что я сейчас описываю, как будто происходило не так долго, как я вам рассказываю, а в несколько секунд. Удивительное, необъяснимое переживание произ-водило действие, которое я уже как бы осязал. Это переживание, это новое чувство вылива-лось в реальную форму: мы видим и слышим, «Пик» ясно произносит «м а м а». Желая полу-чить еще и еще шоколаду, он все чаще и чаще повторяет «м а м а». Профессор Бехтерев видел мои опыты и называл их внушением наяву, руководясь внешними условиями самых опытов, не предрешая сущности самого явления. Доктора: Риг, и сын его производили с моим «Лордом» опыты внушения, что им и удавалось. Называли эти опыты гипнотизмом. И так я учу, внушая, а потом уже разумным способом, закрепляя внушенное; животное заучивает, как бы зазубривает заданное и исполняет уже каждый раз по словесному приказанию. Теперь покажу арифметические и географические познания. «Пика». Сначала будем его экзаменовать как будто бы на представлении, а потом и разберем, как это все происхо-дит. У меня есть десять цифр, наклеенных на твердом картоне. Цифры написаны черной краской, начиная с одного и кончая нулем, т.-е. девять – нуль. Эти картонки с цифрами я сначала даю желающим смешать вразбивку, затем кладу их на землю в виде большого круга так, чтобы собака, обходя их кругом, могла каждую цифру видеть отдельно. Затем я спраши-ваю публику, не желает ли кто-либо из присутствующих задать задачу на сложение, т.-е. ска-зать две цифры так, чтобы при сложении итог не превышал девяти, так как цифры десять у меня нет, и якобы собака далее девяти считать еще не научилась. Предположим, один из публики задает следующую задачу на сложение: пять плюс три, а я смотрю на «Пика» и говорю вслух: «Ну, «Пик», подумай и скажи, сколько будет пять плюс три»? Собака соскакивает со своего табурета, обходит вокруг лежащих цифр и, порав-нявшись с цифрой восемь, берет плакатик зубами и садится с ним на тумбу. Задают задачу на вычитание, например: из девяти вычесть четыре. «Пик» бегает кругом несколько раз, затем берет цифру пять. И т. д. Получается полная иллюзия, якобы собака в уме складывает и вычитает. Возможно ли это на самом деле? О, далеко нет! Собака в своем уме имеет представление только один, два, три и еще сколько-то. Она имеет ясное представление только о трех, смутное о четырех, которые сливаются у нее в неопределенное «много». У меня было несколько собак (о других животных пока не говорю), производящих ка-жущиеся арифметические действия (сложение и вычитание) таким образом. Многие из пуб-лики полагают, что перед ними действительно обдуманные действия собак, складывающих и вычитающих в уме. На самом же деле тут внушение. Я просто внушаю мысленно и приказываю собаке принести, например, в зубах плакатик, на котором напечатана та или другая цифра, требуемая публикой. Собаки это безошибочно выполняют. И, таким образом, создается видимость обдуманного решения собакой предложенной задачи. Иные дрессировщики, тоже, как и я, вначале прибегали к приемам, ничего общего с внушением не имеющим. Когда их собака, обходя разложенные на земле плакатики, при-ближается к требуемой цифре, они щелкают пальцами – собака тогда берет цифру. Область познания одной, умершей уже теперь, моей собачки «Запятайки» была обшир-нее. Она была не только математиком, но и географом (понятно, только для афиши и для мо-их комических представлений на арене цирка). Я раскладывал на песке арены большую, составленную из раскрашенных деревяшек, карту Европейской России. Особенно бросались в глаза моря: Белое, Балтийское, Черное, Азовское и Каспийское. Кто-либо из публики просит показать какое-либо море, «Запятайка» немедленно направлялась к этому морю и усиленно демонстрировала его мордочкой и лап-кой. Конечно, в этом случае нельзя говорить о географических способностях «Запятайки», а исключительно об ее сильной восприимчивости к предугадке и к внушениям и об удиви-тельной силе ее воображения. Я мысленно рисовал в ее мозгу очертания заданного моря, ко-торые там, так сказать, отпечатывались. Внушать, понятно, можно не только собакам, но и другим животным. В Австрии, на-пример, по газетным сведениям, официально принят в армии способ «балассировки» лоша-дей при ковке (его ввел ротмистр Баласса): стараются взглядом внушить лошади покорность и т. д. Для того чтобы дать более разностороннее описание моих опытов с внушением живот-ным, я приведу окончание газетной статьи Свенторжецкого (начало которой я приводил ра-нее).
Admin: Протокол сеанса В. Л. Дурова 3-го мая 1919 года. 11 ч. 20 минут вечера. В. Л. Дуров выступает со словом, в котором характеризует общепринятые методы дрессировки, называя их механически-болевыми и указывая на свой способ – не механиче-ский, к сожалению, единственный до сих пор, без подражаний, с непосредственными воздействиями на психику животного. Благодаря особому методу дрессировки и доместикации получается обезволивание животных, которые поддаются внушениям наяву. Этими своими открытиями В. Л. Дуров и предлагает поделиться с присутствующими. Проводя параллель между людьми и животными по вопросам воспитания обезволиванием и внушением различных идей в школах, В. Л. Дуров подчеркивает расхождение ученых по вопросу зоопсихологии и различные взгляды психологов на процессы мышления у позвоночных. Лектор говорит, что с особым удовольствием выступает сегодня среди художников в помещении Дворца Искусств, самая обстановка которого носит особый колорит интимности и уюта, располагающего к мыслям о таинственном, и в особенности после концерта, который произвел на гипнотизера прекрасное впечатление. Душевное состояние играет громадное значение для хода опытов гипноза. Кроме того, производя опыты среди художников, которые должны, как лектор надеется, отнестись иначе к тонкой психологической работе, чем сухие ученые и педагоги, достигается особый душевный подъем. Все это вместе взятое сулит удачу опытов с подсознанием. В. Л. Дуров просит занести в протокол, что в этом зале собака «Пикки» будет нахо-диться в первый раз в своей жизни (в настоящую минуту она ждет в нижнем этаже), что под-тверждает художник Я. Н. Милькин. В. Л. Дуров предлагает всем присутствующим самим выработать три задания перципиенту, но не более, т. к. уже после 3 – 4 опытов у него повы-шается пульс до 120 в минуту, что вредно для его сердца (В. Л. Дуров страдает Angina pecto-ris). В. Л. Дуров просит присутствующих, выработав задания, передать их ему сразу, не ме-няя; в противном случае, помимо воли гипнотизера, в его подсознании отпечатываются не-нужные картины и действия, что и мешает точному исполнению задач. Присутствующие предлагают следующие три задания: 1) собака «Пикки» должна сесть за рояль и бить лапками по клавишам, 2) у одной из сидящих в первом ряду дам взять из ру-ки конфетку и передать композитору Гречанинову, при чем, не желая усложнять задание, отменили передачу конфеты, оставив первую половину задачи, 3) собака должна соскочить со своего стула, подлезть под рояль и там залаять. Некоторые же из присутствующих поже-лали изменить это задание, предложив следующую вариацию: собака должна, соскочив со стула, броситься с лаем на студента Н., сидящего в кругу других. Это предложение принима-ется всеми. В. Л. Дуров просит обратить внимание на трудность задачи, т. к., внушая собаке броситься на человека, он должен внушить также вовремя остановиться, чтобы не довести до кусания, что трудно исполнимо. Все-таки третье задание с поправкой остается в силе. В. Л. Дуров добавляет, что если собака не доделает задания, то он вторично должен повторить внушение, т. к. не всегда можно угадать время и силу процесса внушения достаточного, что-бы собака исполнила задуманное. Собака впускается в зал. В виду возможных предположений, что здесь может сыграть роль чутье собаки, В. Л. Дуров указывает, что он не дотрагивался до предметов, как-то: кла-вишей, конфеты и проч., и предлагает строго следить за его движениями, дабы не могло воз-никнуть подозрения в подаче условленных знаков. Просит также обратить внимание, что собака не будет оборачиваться и смотреть на своего учителя. В 11 часов 40 минут собака впускается в зал и садится на указанный стул. В доказа-тельство, что собака понимает слова, она по команде экспериментатора чихает, вытирает нос, зевает, отдает честь, потягивается, чешет правый и левый бок, делая все это непринуж-денно и естественно. В доказательство, что собака понимает слова как таковые, а не догады-вается по интонации, В. Л. Дуров просит указать на рояле любую ноту. Нота дается. В. Л. Дуров однотонно, без интонации отдает различные приказания, и собака все точно исполня-ет. Композитор Гречанинов вносит предложение испытать собаку иным способом, а именно: пусть незнакомый прикажет собаке исполнить что-нибудь из уже проделанного. Предложение принимается. Гречанинов заставляет собаку чихнуть, та исполняет. Заставляет зевнуть, она развлекается и не зевает. В. Л. Дуров заставляет говорить собаку «мама». Собака говорит похожее. В 11 ч. 50 минут приступают к опытам внушения. 1) В. Л. Дуров сажает «Пикки» на стул, напряженно смотрит в глаза, делает пассы. Со-бака как бы застывает на несколько секунд, затем срывается со стула и бежит под рояль. В. Л. Дуров возвращает ее назад и снова смотрит в глаза. Собака снова бежит уже к роялю, прыгает на стул и лапками несколько раз ударяет по клавишам. Задача исполнена. 2) В. Л. смотрит в глаза «Пикки». Собака бежит по направлению дамы с конфеткой, сворачивает и начинает кружиться на одном месте. В. Л. зовет ее обратно несколько раз, но «Пикки», не обращая внимания на зов хозяина, подбегает к даме и хватает из рук конфетку. Отходит несколько шагов по направлению к Гречанинову и начинает жевать конфетку. Задача выполнена. 3) В. Л. внушает третье задание. После нескольких секунд собака бросается по направ-лению намеченного студента, сидящего на стуле среди других, но без лая и возвращается назад. Вторично В. Л. Дуров внушает более продолжительное время и «Пикки» бросается на студента с лаем. Опыт удался блестяще. Двое из присутствующих устанавливают, что у В. Л. Дурова пульс 126 в минуту. Все три опыта вполне удались. Присутствующими установлено следующее: 1) Во все время сеанса В. Л. Дуров не давал каких-либо знаков собаке, как-то: глазами, мимикой или движениями всего туловища произвольными или непроизвольными. 2) Не смотрел в присутствии собаки на вещи, заранее намеченные. 3) А также обоняние собаки не играло роли, что и закрепляется подписями всех при-сутствующих на сеансе. Как один из присутствовавших на сеансе В. Л. Дурова во Дворце Искусств 3-го мая 1919 года, удостоверяю, что сия копия соответствует подлиннику составленного протокола и что прилагаемый при сем список 22 подписей лиц, присутствовавших на опыте, относится к сему протоколу. Художник И. Т. В виду своеобразности моей точки зрения, для установления фактической правильно-сти и действительного существования внушения, я привожу выдержки из статей проф. Бех-терева, из которых читатель усмотрит, что я имею полное основание признавать влияние внушения на животных.
Admin: Что такое «внушение». Я привел факты. Теперь попробую дать этим фактам посильное объяснение. Над зага-дочной областью внушения, стараясь объяснить это явление, я думаю давно, начиная с 1894 года, когда впервые я случайно натолкнулся на способность животного без слов понимать человека. Сильное мысленное желание, чтобы моя «Бишка», никогда не кусавшаяся, укусила за локоть жену, привело к тому, что «Бишка», хотя и не охотно, но исполнила это внушение, крайне удивив жену, которая не знала о внушении и заподозрила «Бишку» в заболевании бешенством. Подробное описание этого случая я привожу во второй части в моих воспоми-наниях. С тех пор я думаю над этим загадочным явлением, но до сих пор не пришел еще к оп-ределенному выводу. В разное время я останавливался на различных объяснениях. Приведу эти объяснения в том порядке, как я их записывал. В эпоху около 1905 года было общее увлечение таинственными, невидимыми силами, спиритизмом и т. п. И вот, может быть, под влиянием царивших идей, я стал считать сущно-стью внушения – излияние особенного флюида, с помощью которого и передается внуше-ние. Я думал тогда, что флюид, или энергия, во время внушения передается от внушающего воспринимающему прямо, непосредственно, помимо органов чувств, и с ним вместе передаются идеи, чувства и желания. Так, я думал, что качество или количество флюида играет первую роль при внушении. Флюид или энергия также вырабатываются организмом, как и другие силы и качества, свойственные человеку. Но энергия бывает различная, т.-е. сильная и слабая. Слабое проявление энергии, или слабый флюид, также можно определять количественно, т.-е. флюида может быть очень много и очень мало. Это одно и тоже – что качественно, что количественно; смысл один и тот же, и при внушении возможны уклонения в ту и другую сторону. От уклонения зависит и качество опыта: сильная энергия или большая энергия – и опыт яркий и точный, слабый флюид или малый – и опыт плохо, туманно, приблизительно выражен. Вот что пишет Ан. К., в журнале «Ребус»: 9-го января 1907 г. «Нормально душа и тело развиваются гармонически, параллельно, но гармония нарушается, часто проявляются уклонения в развитии и функциях души и тела. Наросты, отложения от увеличения продуктивной деятельности клеток, тканных элементов, в одной части организма нарушают целость и заставляют его функционировать анормально. Ничтожная нервная клетка, под влиянием случайной причины, может расстроить весь вели-колепный организм мозгового аппарата и дать начало своеобразным отправлениям. Лунатизм, истерия, галлюцинации и прочее – все это явления этого порядка; здоровый организм их не знает. Медики правильно поступают, изучая прежде здоровый организм, а потом больной. Прежде анатомия, физиология, психология, а потом патология, терапия и психиатрия». Из этого я заключаю, что каждое отклонение от нормального дает нам что-то особен-ное, своеобразное, что при близком ознакомлении и изучении в свою очередь приводит нас к пониманию чего-то нового, из ряда вон выходящего, того, что обычная норма скрывает от нас. Флюиды могут быть разные: мой, ваш, их. «Убеждения людей придают соответствую-щее свойство их флюиду» (говорит Ан. К). Мы теперь знаем, что есть флюид отрицатель-ный, парализирующий флюид положительный, что интенсивность флюидов не одинакова, а в качестве их все дело. Может быть, что при случайном внушения «Принцу» был мною дан не столько качественно сильный флюид и его так было много в момент внушения, что он, не отклоняясь в сторону, прямо действовал непосредственно на подсознательный мозг «Прин-ца», а затем при повторении опытов он был уже настолько слаб и мал, что действовал на «Принца», только раздражая его покой. В первом случае, при гипнотизировании взглядом собаки Ланина, сила моего флюида была чрезмерная, качество энергии превосходное, – и я усмирил и покорил. Но попробуй я вторично, – наверное, мне не удалось бы, и я был бы изуродован, а может быть и умер-щвлен. Инцидент с медведем тоже был только редким исключением, таким же случаем, как и со львом. Все последующие опыты были слабые потуги проявления моего флюида. Я в последнее время при моих опытах внушения и самовнушения уже ясно ощущаю в себе качество в данный момент энергии, т.-е. сильный ли был, или много ли было во мне флюида. При измерении моего пульса почти всегда после трех опытов он повышался до 120. Опыты самовнушения в последний год (1908) моей ужасной болезни (ангина пекторис) на-столько меня облегчали, что в сравнении с прошлым годом я почти здоров. В конце сентября 1908 г., познакомясь с работами доктора Котика, я писал: «Доктор Н. Г. Котик пишет, что психическое и физическое соединены между собою в виде мысли и мозга» (стр. 13 – 14) . Многие данные экспериментальной психологии заставляют нас предполагать участие мысли, т.-е. психических процессов, в так называемых бессознательных и даже рефлектор-ных актах, а такой основательный и осторожный психолог, как Джемс, принимает даже за «основной факт» своей науки то положение, что не только известные душевные состояния, как, например, волнение, но все вообще психические явления, как таковые, даже чисто мыс-лительные процессы и чувствования, по вызываемым ими результатам суть двигатели . Раз мысль вызывает механическую работу, раз мысль есть двигатель, то она должна представлять собою форму энергии, которая вполне аналогична целому ряду других форм мировой энергии, способных также вызывать механическую работу и быть двигателями— иными словами, мысль есть одна из многих форм мировой единой энергии. Отличительное свойство этой энергии есть способность являться нам в виде представ-лений, поэтому мы назовем ее психической энергией или психоэнергией. Проникая в смысл написанного и в самого себя, я чувствую правоту научных определений д-ра Котика. Чем иным можно назвать, как не энергией, мое психическое напряжение во время опытов внушения животным! Я произвожу мысленное усилие, напрягаю, сосредоточиваю мою волю. Разве эти усилия не есть часть моей силы, затрата моей энергии? Сила, энергия и воля – вот те стимулы, которыми я произвожу мои эксперименты с животными и с самим собой (внушения и самовнушения); несомненно, что только посредством моей психической энергии я действую на обезволенных животных и на себя. Каждый раз после трех или четырех опытов у меня учащается пульс до 120 ударов в минуту, но затем наступает реакция в виде сильного переутомления. Разве это не говорит за то, что психоэнергия есть двигающая сила? Эту силу я беру как бы взаймы у природы и потом отдаю с процентами в виде ее упад-ка, иногда и головной боли, сердцебиения и болезненного сжимания сердца. Как хорошо было бы проверить все это научными методами с свидетельством ученых. Д-р Котик пишет: «Трата нервной энергии выражается в увеличении (усиленном выде-лении) продуктов распада нервно-мозговой ткани и сказывается в наступающем общем чув-стве умственного утомления» . «Мы признаем, – говорит Оствальд, – что энергия, связанная с сознанием, есть наи-высший и самый редкий вид энергии из всех нам известных; она образуется только в особенно развитых органах – даже мозг различных людей выказывает чрезвычайное различие в количестве и деятельности этой энергии» . Вот почему у многих, пробовавших внушать моим животным, ничего не выходило, или выходило наполовину. Мне самому не всегда удаются опыты, несмотря на то, что я частыми сеансами и контрольными опытами как бы развиваю в себе способность управлять мыслями. Я умею ярко, детально, с мельчайшими оттенками представить в своем воображении нужный предмет и действие. Напрягаю свою волю, как бы мысленно толкаю животное, и почти всегда одинаково, но опыты проходят не одинаково удачно. Часто, помимо моей воли, незаметно для меня, в моем подсознании происходит какой-то процесс. Я приведу пример. Агент (загадыватель) задает мне в следующей форме задание (буквально): «Внушите вашей собаке, чтобы она подошла ко мне и взяла карандаш; нет, лучше, чтобы она взяла его со стола; впрочем, пусть подойдет к стулу и возьмет эту перчатку»... Я, по обыкновению, перед тем как внушать, смотрю на то место, по которому собака должна, соскочив со стула, пройти; затем перевожу мой взор на стул и уже потом на конечную цель – смотрю на перчатку. Все это я стараюсь зафиксировать в своем мозгу, т.-е. путь, по которому собака должна идти – пол, стул и перчатку. Затем сажаю собаку против себя и, смотря ей в глаза, все это представляю в своем во-ображении, затем последний приказ мысленно «и д и», и я отхожу в сторону, давая ей путь к исполнению. Собака соскочила со стула и направилась к загадывателю-агенту, тронула его руку своим носом... Я, видя, что собака идет не туда, и думая, что я недостаточно ей внушал и рано пустил для исполнения, невольно кричу: «Пик», «иси»! Тотчас же собака направляет-ся к столу и нерешительно поднимает голову наверх, ходит около стола, описывая круг, а затем, попадая в полосу внушенного пути, быстро подбегает к стулу и так же быстро хватает перчатку. Ясно, что помимо моей воли и совсем для меня незаметно, первое задание агента оста-вило след в моем мозгу, в моем подсознании как бы отпечатались вид руки агента с каран-дашом и стол. Несколько раз я, раздосадованный, оставлял опыты, считая их неудачными, видя, как собака брала какой-нибудь предмет, о котором я и не думал. Но я ошибался, ибо невольно, бессознательно, как-то вскользь, все-таки я фиксировал предмет в моем подсознании. Эти результаты опыта с научной точки зрения были куда интереснее, чем эффектные исполнения заданного. В этих случаях ясно и доказательно представлялось, что другие иные побочные мысли или, лучше сказать, попутные представления картин и следы мимолетных впечатлений, тоже оставляют след и являются памятью в нашем подсознании. Все эти явления необходимо проверить строго научно. Единственным средством я счи-таю, это продолжать работу мне не одному, а со специалистами и сделать не менее 100 по-следовательных опытов. Тогда цифровые данные нам укажут многое. Всю эту работу очень хотелось бы произвести как можно скорее, пока я еще жив». Так писал я в 1908 г. Затем мне пришлось ознакомиться с работами акад. Бехтерева. Я обратил внимание на новые стороны вопроса. В процессе внушения многое, что раньше ка-залось мне неясным, прояснилось. Взгляды мои стали определеннее, и я писал уже следую-щее: У людей уже давно под словом «внушение» установилось понятие автоматической пе-редачи мыслей одного другому, независима от воли воспринимающего. Под это слово подводят гипнотические явления, т.-е. внушение в особом дремотном состоянии, которое называют гипнотическим сном. Сюда же относят внушение в бодрственном состоянии при условиях особого подавления воли, например, в толпе, при сомнамбулизме и т. п. Сюда же относят и так называемое мысленное внушение, т.-е. передачу мыслей на расстоянии, без слов. Мои опыты являются опытами внушения животным без слов, при помощи одного на-пряжения мысли. Часто скептицизм свидетелей моих опытов заставлял меня, по выражению проф. Ф. Е. Рыбакова, слоняться из угла в угол и не давал мне возможности определенно и ясно возра-жать и доказывать скептикам наличность явлений, вызываемых моей «интуицией», да и я, по правде сказать, много лет пользуясь этими явлениями на цирковой арене, не мог объяснить их сущности. В последние годы, отдавшись серьезно молодой науке зоопсихологии (вылившейся у меня главным образом в изучении психорефлексологии, которая в настоящее время делает свои первоначальные шаги), я стал отчасти понимать и расшифровывать эти загадочные явления, проходящие по всей моей работе. С 13-летнего возраста, т.-е. 46 лет тому назад, я впервые начал пользоваться рефлекса-ми у животных, что я называл тогда дрессировкой. На много позднее ученые, как-то: акаде-мики Бехтерев и Павлов, обратили свое внимание и стали изучать рефлексы, выявляя их в своих лабораториях механическим оперативным путем, как-то: электрическим током, кисло-той, световыми раздражениями и т. п. Я же, наоборот, оперировал, вызывая рефлексы путем психического воздействия. Это есть уже совсем другой оригинальный, мой способ, не меха-нический, какой практикуется до сих пор в лабораториях Бехтерева и Павлова, а непосредственное воздействие на психику животного. К механическим способам мой способ имеет только косвенное отношение постольку, поскольку болевые или насильственные приемы действуют на психику живых существ (розги на ученика, кислота на выделение слюны у собак и проч.). Самый процесс выявления некоторых реакций очень разнообразен и нами в нашем уч-реждении почти определен. Некоторые процессы подлежат дальнейшей разработке и опре-делению экспериментальным путем. К таковым реакциям относятся, по-моему, вызываемая мною у попугая «Жако» половая мимика, т.-е. токование, сопровождаемое символической мимикой (призывной свист), сопутственно-подражательная мимика белого какаду, вызванная психо-рефлекторная мимика у собак, отбрасывание ими задними ногами воображаемой земли, аналогичная психо-рефлекторная мимика у курицы (разрывание земли), использованная мною для ее игры на цитре, и ее символическая мимика передачи корма своим цыплятам, воображаемое зарывание лисицей корма носом, дутье в музыкальный рожок собаки «Дэзи», заданное количество раза лая, усыпление, почесывание, потягивание, зевота, чихание у собак и мысленное приказание им подачи различных предметов и т. д. Я разделяю все ассоциации на 3 группы, мне известные, которыми я пользуюсь при так называемой дрессировке. 1-я группа, – это простые, мне вполне понятные рефлексы, которыми посредством вку-сопоощрения, интонировки и повадко-приманки (моя терминология) я заставляю животных брать, тянуть, толкать, передвигать по нужному мне направлению различные предметы, пре-одолевать препятствия на пути своего следования и т. д. Ко 2-й группе я причисляю вызывание чувств у животных, т.-е. в любой момент вызы-ваю у некоторых животных чувства, побуждающие их на чихание, зевоту, почесывание, по-тягивание, различные ощущения, связанные с духовной организацией животных, вызываю различные психические переживания, как-то: радостный лай, страдальческий вой, злобу, уг-нетение и т. д. (См. киноленту: «И мы, как люди», разыгрываемую моими животными). К 3-й группе я отношу не совсем понятную для меня комбинацию ассоциаций, т.-е. представление в уме животного моих мозговых представлений, передаваемое в его сознание или подсознание. Эти ассоциации идей мы .называем мысленным внушением. Прежде чем рассматривать механизм внушения, постараемся определить, в чем состоит процесс обыкновенной передачи мыслей от одного к другому при помощи словесных символов. Словесная передача мыслей есть действие, посредством которого происходит оживле-ние следов в корковых центрах перципиента; внешние впечатления оставляют след в мозгу, способный к оживлению как у экспериментатора, так и у перципиента. Оживление нужного следа в мозгу перципиента есть действие, наталкивающее на нужный след, который может, благодаря сцеплению одного следа е другими, привести к нужной реакции. Наталкивание на известную идею есть процесс установления ассоциаций и условных рефлексов. У людей это наталкивание происходит посредством словесного символа, а у животных по-моему словесные символы заменяются иным языком, т.-е. пониманием движения всех живых существ, встречающихся на их пути. Особенно обращаю ваше внимание именно на это чувство у животных, которое на-столько сильно развито в особенности у доместицированных животных, что движения чело-века, для него самого незаметные, наталкивают животное на предугадывание последующих действий. «Каждый след возбуждает, – пишет акад. Бехтерев («Объективная психология», стр. 328), – другой след, с ним связанный, и оживляет его.. Поэтому и в повседневной жизни впечатление постоянно восполняется целым рядом других следов, заимствованных из прошлого опыта. Что касается передачи мыслей, то дело идет здесь о прививании при посредстве сло-весного символа одним лицом другому того или иного следа».
Admin: Повторяю: разве нельзя допустить, что оживление и прививание следов у людей происходит посредством словесных символов, а у животных может происходить не только посредством слова, а и посредством движений произвольных и непроизвольных, заменяющих в этих случаях словесные символы, тем более, что животные одомашненные гораздо тоньше понимают мимику, как я говорил выше, и движения человека, чем его слова, как таковые. Естественно, что животное воспринимает, усваивает сопутствующее слову движение, мимику и интонацию раньше слова, и только долгая практика заставляет его ассоциировать это движение, мимику, интонацию с данным словом. Одомашненные животные понимают мимику и движения человека несравненно тоньше самого человека, замечая то, что для нас проходит совершенно незамеченным, чем и объясняется так называемое предугадывание животными желаний и действий человека. (См. мой зоопсихологический очерк «Мои четвероногие и пернатые друзья», стр. 46 – 53). В указанном очерке я описываю дрессировку моих морских львов. В нескольких случаях я был сам поражен, как морской лев «Лео» давал «предметный урок» другому, вновь приобретенному мною в то время морскому льву «Ваське». Его предугадывание моих желаний настолько сильно меня поражало, что я даже имел поползновение быть согласным с монистами сверху и чуть не стал объяснять поведение «Лео» в этих случаях антропоморфным, но в настоящее время, точно анализируя и восстанавливая детально в своей памяти поведение «Лео», я вижу только ясный пример особой способности предугадывания у животных. Многократные движения моего тела были усвоены «Лео» до поразительной тонкости: по незаметным для меня моим движениям «Лео» догадывался, что рыбу – цель его стремления – он получит от меня только тогда, когда «Васька» будет сидеть на своей тумбе и не будет бояться летящего к нему мяча. Косвенно помогая мне дрессировать «Ваську», «Лео», понятно, только желал получить скорее рыбу. Да много еще и других примеров из моей практики доказали мне правдивость моих предположений, что животные обладают особыми качествами, как-то: особо обостренным зрением, слухом и предугадыванием. Предугадывание животных принимается людьми, не вникающими в их психику, за какое-то предчувствие и предсказание; от этого в народе и появились различные ложные поверья, как-то: вой собаки, предсказывающий покойника, и тому подобные вздоры. Благодаря вот этому предугадыванию можно объяснить и оживление следов в мозгу животного и наталкивание, как бы подсказывание во время передачи мыслей ему, а потому я в праве утверждать, что каждое незаметное для меня мое движение, вплоть до ритма дыхания и пульсации, может содействовать в данных случаях оживлению следов в мозгу собаки и, благодаря сцеплению других следов, наталкивать на действия, требуемые от животного. Благодаря этой-то способности животных и оказывается возможным сравнительно легко внушать им без слов. Внушение отличается от простой передачи мыслей тем, что при внушении оживление следов совершается автоматически, помимо участия воли и критической мысли восприни-мающего. Чтобы это произошло, необходимо, чтобы воля так или иначе была подавлена. При гипнотическом внушении подавление воли происходит через посредство наступающего гипнотического состояния. При жизненных случаях в бодрственном состоянии воля может быть подавлена влиянием авторитета, силой привычки и тому подобное. В моих опытах внушения животным воля подавляется главным образом при помощи доместикации, одомашнивания. Чем выше мой авторитет в глазах животного и чем более, говоря вообще, оно меня привыкло слушать, тем скорее осуществляется внушение. Собака при этом как бы читает мои мысли, пользуясь своей способностью предугады-вания, но моим непроизвольным движениям, по интонации голоса и т. п. Привыкнув вообще меня слушаться, она не оказывает внушению внутреннего сопротивления, и мысли непосредственно вызывают требуемые действия. Однако для подавления воли животного мне обыкновенно приходится еще производить некоторое внутреннее волевое напряжение. Вот это-то внутреннее напряжение, желание мое во что бы то ни стало оживить у животного требуемый след, ведущее к подавлению воли животного, и составляет, в сущности, главный момент внушения. Попробую проследить за одним из актов внушения: предположим, мне необходимо внушить собаке, чтобы она зевнула. Уловив момент спокойного состояния собаки, я прежде всего вызываю различными приемами ее сосредоточенное внимание на меня, без коего не-возможно ни одно внушение (так же, как и у людей). Понятно, животное должно быть рань-ше воспитано для восприятия внушения, т.-е. необходимо стать для него авторитетом, так же как и для гипнотизируемых людей. Сосредоточенное внимание, как у людей, так и у животных подготовляет почву для различных внушений, и если внушение есть действие, посредством которого происходит автоматически оживление следов в мозгу, и если внешние впечатления у животных так же, как и у людей, оставляют след в корковых центрах, способных к оживлению, – то животное так же, как и человек, должно поддаваться внушению. Вернемся к акту внушения зевоты. Фиксируя собаку взглядом, я представляю в своем воображении акт зевоты, сам невольно и незаметно для себя сокращаю на своем лице мыш-цы, принимая вид, соответствующий этому акту. Как известно, очень часто у людей бывает особая мимика на лице, выражаемая в стискивании челюстей при подавлении зевоты. Собака напряженно смотрит на меня, старается уловить, угадать, предугадать мое желание и, видя, предположим, особенное сокращение мышц на моем лице и зная по предыдущим опытам все последующие движения лица при зевоте, невольно как бы заражается и воспринимает образы зевоты, оживляя тем у себя соответственный след, и, понятно, с его оживлением получает чувство от этого следа. Понятно, это только моя гипотеза. Затем получается ассоциация чувств, которая тотчас же и выразится в яркой реакции, т.-е. за навязанным чувством зевоты появляется и самая зевота. Эта реакция тотчас же мною закрепляется вкусопоощрением. После второго, третьего опытов реакция уже переходит в сложный эмоциональный рефлекс. На «процессе оживления следов основана, между прочим, и наклонность к повторению внешних реакций одного и того же рода, переходящих затем в привычку», как сказал Бехтерев в своей «Объективной психологии», стр. 295. Итак, с точки зрения сравнительной психологии – если сопоставить внушение человеку с внушением животному – получится аналогия, но неполная. Животное поддается внушению легче, чем человек, и вот почему: как известно, важнейшие психические признаки во время внушения выражаются в подавлении воли. У человека воля в процессе внушения сопротивляется внушающему. Происходит борьба сомнений и вместе с тем внимание рассеивается, что сильно отражается на результатах внушения. У животных сомнений такого рода быть не может. Колебаний и рассуждений животное не знает, и воля его гораздо подавленнее, чем у человека, на что в большой степени влияет и доместикация. Внешняя реакция, переходящая в привычку у собак при внушении, настолько ярко видна, что не оставляет сомнений. Мы видим перед собой «Марса» после моих внушений, который постоянно почесывается, потягивается и т. д. Рисуется картина больше привычки, чем органической потребности. В подтверждение этого могу сказать, что тщательные исследования- ветеринарным врачом П. М. Иловайским поверхности кожи у «Марса» не оставили ни малейшего сомнения о здоровьи его кожи; не оказалось и следа экзем, чесоток и т. п. И после двух ванн почти под ряд собака так же чесалась, как и до ванны. Наступающий зимою холод, во время которого паразиты проявляют себя гораздо слабее, ни на одну йоту не изменил частых почесываний собаки. Ясно – установилась привычка. Приведу еще пример: предположим, усыпление собак. Приступая к усыплению (замечу – в первый раз) какой-либо собаки, я брал голову животного в руки и фиксировал ее взглядом. Естественно, собака протестует, стараясь освободить голову, но как только она делает усилие освободить ее, я тотчас же сильнее нажимаю пальцем ее кожу. По мере ослабления протеста с ее стороны, ослабляю и я свой нажим. Легкое придавливание пальцами на кожу помогает усыплению. Здесь наблюдается явление, подобное каталепсии. То же самое явление наблюдалось мной и у Капибары в свое время. При легком поглаживании и прикосновении моих рук, животное впадало в неподвижное сонливое состояние. Эти физические, чисто механические воздействия. Напоминают пассы, применяемые к людям. Для той же самой цели, кроме пассов, служат и слуховые ощущения, т.-е. наступающая перед опытом тишина. При вторичном опыте фиксация взгляда, пассы, тишина наталкивают на идею сна. Последующие за вторым опытом эксперименты служат уже установлением и закреплением ассоциаций идеи сна. Как у людей, слова: «Вы сейчас уснете!» служат стимулом к гипнотическому сну, так и у животных, вместо словесных символов, служат движения экспериментатора, посадка животного на определенное место, фиксация взглядом, наступающая тишина и т. д. – есть стимул сна. При повторении различных опытов, для установления рефлексов, – стоит только мне бессознательно, как-то особенно посмотреть собаке в глаза (как я делал это при усыплении) – она уже начинает настораживаться, вопросительно приподнимает уши и почти тотчас же щурит глаза. Частые повторения усыпления, т.-е. вызывание оживления одних и тех же сле-дов, переходит в привычку (см. ак. Бехтерев «Объективная психология», стр. 295). На одном из наших запротоколированных заседаний я поминутно усыплял и будил «Марса» несколько раз. Вызываемый мною искусственно сон «Марса», являющийся, по моему, одним из видов эмоциональных сочетательных рефлексов, все прочнее и прочнее устанавливается, переходя эволюционным путем в привычку. С людьми происходит то же самое. Первые сеансы усып-ления требуют затраты более продолжительного времени; последующие же все менее и ме-нее. Отсюда видно: вызванный сон первоначально ассоциировался со слуховыми эффектами (тишина), зрительными (фиксация взгляда) и осязательными (надавливание кожи – субъек-тивное ощущение). При последующих опытах слуховые эффекты (тишина) исчезали, и соба-ки усыплялись при шуме и игре на рояле. Далее я переставал надавливать на кожу, и было только достаточно одного взгляда. Для оживления следов достаточно было вызвать хотя бы один из целого сцепления следов, чтобы получилась нужная реакция. Итак, наталкивание на оживление следов постепенно упрощалось, оставалось одно из раздражений, которое при частых повторениях настолько укреплялось, что один только намек на это ощущение вызы-вал нужную реакцию, переходящую в привычку. Доказательством выше приведенного может служить и следующее, недавно мною за-меченное. Перечитывая протоколы наших заседаний, я невольно обратил внимание на сле-дующие действия «Марса». В протоколе было отмечено, что собака после подготовительных приемов к внушению, т.-е. посадки на кресло и фиксации взглядом, вместо исполнения зада-ния два раза соскакивала с кресла и оба раза брала одно и то же место, укладываясь (как она это постоянно делает перед сном) «калачиком». Чем больше я вдумывался, почему собака не исполняет внушаемого, а тотчас же ложится, приготовляясь спать – тем понятнее мне стано-вилось ее поведение. Ясно, что только после того, как собака замечала устремленные на нее мои глаза (как это я делал при внушении сна), у нее тотчас же проявлялся след на сон, и она, повинуясь, шла спать. Я сейчас припоминаю, что такого рода действие «Марс» проявлял и раньше, т.-е. сначала брал верное направление и вдруг уходил под стол и там ложился, при-готовляясь спать. Это, мне кажется, происходило вследствие того, что я или слишком долго или слишком коротко фиксировал его взглядом. Тут невольно приходит на ум вывод, что первые опыты усыпления и частые повторения одинаковых внешних раздражений как бы выпирают последующее какое-либо внушение и несмотря на то, что я второй и третий раз понукаю словами и движениями, стараясь изменить неверное направление собаки, она не обращала на это никакого внимания и стремилась опять на то же место, чтобы уснуть. Я ду-маю, что это стало происходить после частых опытов усыпления (см. протоколы № 33 и 34). В обыденной же жизни «Марс» всегда исполняет мои приказания и повинуется мне. Предполагаю, что после этого сеанса «Марс» все хуже и хуже стал поддаваться внуше-ниям, т.-е. исполнять различные наши задания. Частые внушения сна все время преобладали и мешали собаке в последующих внушениях. Напоминаю вам, что. первые внушения «Мар-су» выполнялись почти безошибочно до опытов над его усыплением. У людей наблюдается то же самое. Перед усыплением – спокойное, удобное положение тела, словесные символы: «Вы сейчас уснете»... «У вас уже тяжелеют веки»... «Вы не можете открыть глаз» и т. д. При повторении подобных опытов слова эти уже заменяются одним словом «спать», и пациент тотчас же впадает в сонное состояние. Предлагаю в ближайшем будущем поставить следующие опыты: внушать до усыпле-ния, после усыпления, и найти способ внушать в процессе усыпления, как это происходит у людей. Я думаю, что, применяя вкусопоощрение и наталкивая на оживление другого следа, можно получить интересные результаты. Вот, например, как установилась случайно ассоциация чесания у «Дэзи» в процессе усыпления. Летом, в жаркие дни, когда я в греческом зале на высокий стол сажал собаку, фиксировал ее взглядом и усыплял, отмечая продолжительность времени усыпления, стре-мясь усыпить в наиболее короткий срок, как впоследствии и достиг в 2 минуты, я досадовал на то, что, впадая в сонливое состояние, собака часто просыпалась от укуса назойливых мух. «Дэзи» вздрагивала, открывала полузакрытые глаза и чесалась. Снова мне приходилось, на-прягая энергию, усиленно фиксировать глазами. Прошли жаркие дни, изгнаны мухи, поса-жена собака на прежнее место и начался сеанс усыпления. Собака медленно опускает, качая в дремоте, голову. Я мысленно, следя за ней, приказываю: «Ну, спи скорей!» Моментально возникает опасение, как бы случайно не укусила муха. Вслед за моей мыслью собака начинает чесаться. Таким образом, повторялось также и в другой и третий раз; к моей досаде, несмотря на то, что не было мух, мой фиксирующий взгляд заставлял ее моментально чесаться. Установилась крепкая ассоциация. Для меня непонятно одно: оказывали ли влияние мои мысли об укусах, или установилась ассоциация чесания с фиксацией взгляда. Для проверки себя я пробовал через дверь музея внушать чесание «Дэзи», находящейся на столе греческого зала, и она в большинстве случаев чесалась. Также для меня непонятными остались до сих пор опыты внушения собакам, когда они исполняли задания, не видя меня, входя в другую комнату. Загадочным является также для меня факт исполнения заданий при заграждении меня экранами. Итак, мои тезисы таковы: явления внушения у животных существуют, как и у людей. Внушение можно определить как действие, автоматически наталкивающее на оживление следов, независимо от воли воспринимающего. Животные обладают особой способностью, недооцененной людьми, подмечать и предугадывать различного рода движения и изменения в окружающей обстановке, вплоть до атмосферических изменений, вследствие чего они и понимают внушение без слов. Необъяснимыми для нас являются, надеюсь, пока факты ус-пешного внушения на расстоянии за экранами. Наука только не успела дать им своего объ-яснения. Будем работать и надеяться, что это «только» скоро будет вычеркнуто для нас на-всегда.
Admin: К главе: «Что такое внушение». Мои искания в этой области прошли целый этап. За время этих работ у меня состави-лось убеждение, что мозг человеческий в своих пониманиях, для каждого отдельного субъ-екта, имеет свои границы, а в коллективном творчестве границы эти неопределимы, и поэтому научные исследования при коллективной работе могут дать больше того, чего можно ожидать от отдельного работника. Это мое убеждение получилось у меня после многих совместных работ с моими научными сотрудниками. В поисках за идеальной коллективно-творческой организацией я встретился с молодой Всероссийской Ассоциацией Натуралистов, в среде коей оказались также члены ее, работающие научно в родственной мне области исследования передачи мыслей. Как бы в ответ на мои сокровенные желания работать коллективно, судьбе угодно было привести впервые в мой научный «Уголок» (летом 1922 года) президиум этой ассоциации, во главе с председателем ее А. П. Модестовым, который и просил меня принять звание члена Ассоциации, каковое предложение я принял охотно и убедился сразу, что я попал на правильный путь. Научный сотрудник Ассоциации Натуралистов, инженер-электрик Б. Б. Кажинский, первый пошел мне навстречу, увидев много общего в его и в моей работе по исследованию передачи мысли. Ознакомившись с этой стороной моих работ, он, работая сам практически в физиологическом кабинете П. С. X. Академии, высказал свое суждение о моих работах. Вот оно: «Общая формулировка излучений внутренней энергии во время процессов внушения правильна и вполне современна, несмотря на свое давнее происхождение, за исключением, впрочем, несколько устаревшего понятия о «флюиде». Между тем, правильный подход к объяснению «загадочных» явлений особенно ценен, давая доказательство наличия правильного понимания, вдумчивости и любви у автора исследований – моего друга В. Л. Дурова, к предмету его изысканий. Ценность показаний о результатах опытов самовнушения заключается в подтвержде-нии истинности факта участия нервной системы, в работе внутренних органов тела (желез) по восстановлению сил выздоравливающего организма автора. На этом явлении, между про-чим, должен быть основан новейший «психический метод» омоложения. Следует вполне присоединиться к мнению автора о том, что «мысль есть одна из мно-гих форм мировой единой энергии». Я старался разобрать этот вопрос детально, как раз с точки зрения электротехники, и пришел к тому же выводу, а именно, что параллельно воз-никновению мыслей и настроений в нервной системе образуется электролитическим путем электромагнитная энергия, могущая излучаться наружу. Крайне интересны мнения автора о природе «следов» в мозгу от отмененных заданий по внушению, они косвенным образом подтверждают электрическую сущность явлений, со-провождающих процессы мышления и передачи мысли. Попытка автора извлечь из области мистического суеверия и позитивно объяснить яв-ления предугадывания событий животными должна быть приветствуема, как вполне удав-шаяся. В заключение смею надеяться, что недостающее научное объяснение явлений внуше-ния на расстоянии и через экраны станет вскоре возможным после логически построенной гипотезы о процессах мышления и передачи мыслей, основанной на свойствах герцевских волн».
Admin: Процесс мышления с точки зрения физики слабых токов. (Гипотезы). Мы, научные сотрудники Всероссийской Ассоциации Натуралистов, ваш покорный слуга В. Л. Дуров и его коллега инженер-электрик Б. Б. Кажинский, пришли к выводам, ос-нованным на положениях, изложенных в научном труде Б. Кажинского под названием: «Пе-редача мысли» (Москва, 1923). Известно, что по исследованию Рамзая , основанному на опытах Томсона, масса элек-трона составляет 1/1715 массы атома водорода. Но оказывается, что вращение электронов влияет весьма значительно на состав и жизнь материальной субстанции. Благодаря беспре-рывному вращению электронов, действие их на вещество может оказаться решающим. Влияние малых электрических сил на почти невесомые частицы мозга может оказаться все-сильным; мозг и вся нервная система, как и всякое другое сложное вещество в спокойном состоянии, это – мир мельчайших частиц, находящихся в вихревом движении и прорезанных электрической энергией. Процесс мышления, очевидно, происходит следующим образом. Человек силой воли действует на молекулярное движение частиц мозга, управляет ими. Умение управлять дается опытом, привычкой, воспитанием. Частицы мозга под влиянием воли получают другое дви-жение и другую группировку, и во время этой именно перегруппировки происходит переда-ча мыслительной энергии наружу, при чем нервная система играет роль деталей радиостан-ции, внутри же мы ощущаем одновременное возникновение идей в виде образов и других комплексных картин. Конечно, химический процесс имеет при этом место в полной мере. Мозг силой воли продолжает работать; мысли продолжают образовываться и излучаться до тех пор, пока не наступит приказание воли о перемене характера мысли, тогда частицы вновь меняют характер движений, группировок и скорости, изменяя тем самым характеристику излучаемых нервной системой колебаний. Во время этого процесса нервная система приобретает вид по схеме передающей радиостанции (см. рис. 55). Различные элемента нервов приобретают функции деталей радиостанции. III Схема принимающая (с многократным усилением) Знаки. MDT – микрофон, детектор, телефон. – частиц мозга, регистрирующие в сознании ко-лебания. S – витки соленоида, самоиндукция – фибриллярные нити нейронов. K – конденсаторы – дендриты нейронов. R – реостат – длина нервной нити. L – лампы Рауида, триоды – ганглиозные колбочки нервов сердца. В, В2 – батарея аккумуляторов, источник энергии – сердце. A – антенна, райка – «чувствительные тельца» нервов. Z – заземление – периферия нервной системы.
Admin: Действие колебаний излученной мысли на мозг другого чело-века. Волны колебаний мыслительной энергии (электромагнитные колебания определенной частоты), излучаемые нервной системой, распространяются от нее во все стороны сферои-дально, создавая в каждой точке окружающего пространства переменное энергетическое (электромагнитное) поле. Каждая точка этого пространства (поля) под влиянием волн мыс-лительной энергии будет обладать переменными потенциалами. Таким образом, если волны мыслительной энергии встретят на своем пути подходящий проводник - приемник (в дан-ном случае нервную систему другого живого существа), то, сообщая разным точкам этого проводника различные переменные потенциалы, волны эти будут индуктировать во встреченном организме колебательные токи, характерные для излученной мысли. Индуктированные токи обладают обычно незначительными амплитудами колебаний, и поэтому обнаружить и почувствовать может их не каждая нервная система, а лишь, скорее всего та, в которой период колебаний собственных волн совпадает с периодом колебаний излученной волны, т.-е. синхронно настроенная. Благодаря быстроте распространения волн, равной 300.000 км. в секунду (скорость света и электричества), практически колебания излученных мыслей появляются и исчезают в принимающей нервной системе одновременно с возникновением и исчезновением их в излучающей нервной системе, безразлично от расстояния, делящего эти обе системы. Однако, когда излученная мысль. попадает в мозг одинаково настроенный, то, чтобы быть отмеченной в сознании его, необходимо условие состояния покоя его (сон, транс, гипноз, отсутствие собственных мыслей); тогда излученная мысль в виде колебательного тока проникает в среду мозговых частиц, пройдя перед тем через ряд приемников, после чего производит, по закону индукции, перемену движений и группировок частиц мозга такую же, как это было в излучавшем мозгу в момент излучения данной мысли. Принимающий же мозг получает тем самым рефлекс принятой мысли, толчок к работе, после коего он либо продолжает пассивно принимать следующие за первою мысли, если находится в трансе или под гипнозом, либо продолжает работать самостоятельно по данному ему направлению, если состояние транса не имело места. В качестве же эффекта от принятой мысли возникают в принимающем мозгу имагинации: оптические, звуковые, чувствительные, вкусовые, обонятельные и, наконец, просто мысли. Такой интересный гипотетический взгляд на исследование процессов мышления с точ-ки зрения физики слабых токов в настоящее время позволяет построить аналогию между действием радиостанций и нервной системы живого организма. В частности Кажинским приводятся (в его работе) объяснения электрических свойств работы некоторых деталей нервной системы, имеющих большое сходство с электрическими приборами в схеме действующей радиостанции. Ожидая положительных результатов от ведущихся сейчас научно-практических работ, мы в праве отметить все более и более укрепляющееся у нас убеждение в правильности из-бранного нами пути исследования процессов мышления с точки зрения физики слабых то-ков. Впоследствии мы узнали, что и акад. П. П. Лазарев пришел к тому же выводу об участии электромагнитной волны при передаче мыслей, что усматривается, например, из приводимых ниже выписок из его труда . «Мы должны таким образом считать возможным уловить во внешнем пространстве мысль в виде электромагнитной волны, и эта задача является одной из интереснейших задач биологической физики. Конечно, a priori можно указать на огромные трудности нахождения этих волн. Потребуется ряд лет напряженной работы для того, чтобы непосредственно от-крыть эти явления на опыте, но во всяком случае необходимость их предсказывается ионной теорией возбуждения. Передача процесса мысли в пространство дает определенные основа-ния для объяснения явлений гипноза, внушения и медиумизма и представляется, несомнен-но, очень интересной с теоретической и практической точки зрения». Мнение акад. В. Бехтерева по этому вопросу также соответствует нашим выводам (см. гл. XI выдержки из «Коллективной рефлексологии»). По пути, намеченному теорией акад. Бехтерева (нейроны-конденсаторы), пошел и ин-женер Б. Кажинский, разработавший свою теорию в следующем виде: «I. Химический процесс распада нервного вещества во время возбуждения нервов со-провождается образованием в нервах постоянного электрического тока (электролиз), идуще-го вдоль нервной нити одновременно с нервным током. II. Дендриты нейронов – как конденсаторы, витки фибриллярной нити нейронов – как соленоиды (включенные последовательно в замкнутый колебательный контур), образуют вибратор, генератор колебаний переменного тока определенной частоты, излучающий нару-жу электромагнитные волны соответствующей длины. Таким образом, мы неожиданно достаточно близко подошли к освещению вопроса о сущности передачи мыслей на расстояние. При этом сущность мыслей и чувствований, яв-ляющихся продуктом деятельности нервной системы, может быть формулирована так: III. Всякая мысль, ощущение, настроение, будучи продуктом сложной деятельности всей нервной системы, сопровождается возникновением в ней электромагнитных колебаний, обладающих определенной амплитудой, числом периодов и следовательно длиною волны, излучающейся наружу». Конечно, в пространство передается не сама мысль, как подлинный образ, или идея, а те электромагнитные волны, которые сопровождают мысль в процессе ее образования. Для доказательства этих положений Кажинского мною и моими сотрудниками в Науч-ном Уголке предпринимаются опыты внушения животным через специальное, запроектиро-ванное и сделанное инж. Кажинским приспособление (клетку), изолирующее животных от проникновения к ним электромагнитных волн, предположительно излучающихся от нервной системы экспериментатора. Ясно, что результаты этих опытов имеют громадное значение, но предугадывать эти результаты не будем. Между прочим, я должен сказать уважаемому читателю, что нашему брату экспери-ментатору иной раз приходится попадать в совершенно необычайную обстановку. Если бы читатель имел возможность одним глазком заглянуть ко мне в лабораторию во время нашей работы, то ему представилась бы проволочная клетка, в которой вместо животного сидит ваш покорный слуга-дрессировщик, а животное, наоборот, разгуливает вокруг клетки на свободе. Рис. 56. Опыты «внушения В. Л. Дурова собаке через изолятор системы инж. Кажин-ского. В. Л. Дуров сидит в закрытом изоляторе, соединенном проводом с землею. Собака «Марс» вне изолятора. В. Л. Дуров внушает собаке задание, на тему, написанную на выбран-ной им карточке, т.-е. известную ему одному. Б. Б. Кажинский – автор устройства изолятора, стоит возле и передвигает рукоятку невидимого для В. Л. Дурова коммутатора, осуществляя в одном опыте заземление изолятора, в другом опыте прерывая это заземление. Волей судеб наши роли переменились, к счастью не навсегда, но мы, фанатики, ради науки готовы на все (см. рис. 56 и 57). Из дальнейшего ясно видно значение этих опытов и способ их выполнения. Процитирую еще выписку из работы Б. Б. Кажинского: «...Мы тем самым могли бы рассчитывать извлечь из полумистической области понятия о всех явлениях телепатии, гипноза, внушения и т. п. и поставить их на прочную почву исследования положительной наукой, из области коей они до сих пор ускользали самым упорным образом. Излишне говорить о том, какие заманчивые перспективы открываются тем самым для электрофизиологии и для науки вообще. Поэтому является крайне важным подвергнуть все эти вопросы, дальнейшему экспери-ментальному изучению. Рис. 57. Опыты внушения В. Л. Дурова собаке через изолятор системы инж. Кажинско-го. Коммутатор открыт. Собака «Марс» исполнила заданное внушение: принесла телефон-ный блокнот. В этом направлении нами начаты экспериментальные работы в Москве совместно с зоопсихологом В. Л. Дуровым и научными сотрудниками зоопсихологической лаборатории НКП-роса (при научном и культурно-просветительном уголке имени В. Л. Дурова). Целью этих работ является возможность установить сначала принципиально наличие электрической (электромагнитной) сущности явлений при передаче мыслей от человека жи-вотному, при помощи специального пока еще примитивного приспособления, осуществлен-ного для этих опытов по нашей схеме. В этих опытах В. Л. Дуров экспериментирует как внушающий, или, другими словами, как передающая станция, животное же, которому В. Л. Дуров внушает, представляет станцию принимающую. Опыты ведутся в присутствии и под контролем специалистов научных сотрудников, и всегда почти по их же заданиям. Данные опытов протоколируются, но их сделано пока еще не так много, чтобы можно было с исчерпывающей полнотой судить о результатах, говорить о которых посему пока преждевременно. Чистоте этих опытов много способствует то обстоятельство, что опыты ведутся над дрессированными животными В. Л. Дурова, с которыми последний достиг полного психического контакта, по собственному, найденному В. Л. Дуровым методу, внушенных эмоциональных рефлексов, на основании законов, выведенных им и нашедших описание в его замечательных, неизданных пока (писано в 1923 году. Автор) очерках по зоопсихологии. Дело в том, что реакция от внушения, достигаемая без затруднений при опытах над его животными, является, по своей чистоте и несомненности, наиболее близкой к объективной реакции физического прибора, в то время, как реакция от внушения людям всегда почти свя-зана с субъективной оценкой, критикой и пр. самого подопытного субъекта, и потому не так близка к объективной, как реакция у обезволенных животных, опыты над которыми, таким образом, приобретают особенную ценность. С другой стороны, для осуществления регистрации мыслительных колебаний вполне объективным способом, нами давно была предложена схема приборов, могущих осущест-вить, по нашему мнению, улавливание мыслительных колебательных волн, если таковые будут действительно излучаться из нервной системы». Очень отрадно то, что изучение явлений передачи мыслей, гипноза и т. д. составляет также центральную задачу Института Биологической Физики в Москве, как об этом говорит следующая выписка из «Известий Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов» от 12 ноября 1922 года, № 248 (1687).
Admin: Достижение русской науки. Институт Биологической Физики Наркомздрава. «Академик П. П. Лазарев ознакомил нашего сотрудника с работой Института Биологи-ческой Физики Наркомздрава (Физический Институт). Работой института руководит дирек-тор института академик П. П. Лазарев. Она распадается на работы по ионной теории возбуждения, на работы по химическому действию света и, наконец, на работы по молекулярной физике. В области теории возбуждений были сделаны следующие работы. Известно, что веще-ства, введенные в воду, или сохраняются в ней в виде молекул, или же распадаются на заря-женные электричеством части – ионы. К этой последней категории веществ принадлежат соли, кислоты и основания. Изучение явлений раздражения нервов и мышц растворами солей показало американскому физиологу Лебу, что только ионы действуют раздражающе. Основываясь на этом факте, Институту Биологической Физики удалось доказать, что возбуждение при явлениях зрения, слуха, вкуса также должно зависеть от ионов и должно обнаруживать законы действия этих ионов. Законы получились в виде математических соотношений (количественные), и их проверка опытом в точности подтвердила теорию. Далее было показано, что перенос возбуждения вдоль нерва зависит от химического процесса, аналогичного по типу с горением, бикфордова шнура. И, наконец, было обнаружено, что нервные центры, в противоположность периферическим окончаниям, обнаруживают, при подведении постоянного возбуждения, периодический характер возбуждения, сопровождающийся периодическими электрическими явлениями. Эти явления могут зависеть от периодических химических реакций и должны сопровождаться появлением в окружающем пространстве электромагнитной волны, которая, доходя до центров другого индивидуума, обнаруживающего тот же период возбуждения и ту же реакцию, может его привести в возбужденное состояние. Таким образом, представляется возможным понять передачу мысли, явления гипноза и т. д. Изучение волн, испускаемых центрами, и составляет центральную задачу Института в настоящее время». Для характеристики взглядов академика П. П. Лазарева на проблему передачи мысли, подтверждающих вполне принятые нами воззрения, мы сошлемся на его следующие слова : «Так как периодическая электродвижущая сила, возникающая в определенном месте пространства, должна непременно создавать в окружающей воздушной среде переменное электромагнитное поле, распространяющееся со скоростью света, то мы должны, следова-тельно, ожидать, что наш двигательный, или чувствующий акт, рождающийся в мозгу, дол-жен передаваться и в окружающую среду в виде электромагнитной волны. Как бы то ни было, изложенные выше воззрения позволяют до некоторой степени по-нять механизм внушения, который должен состоять в том, что приходящая от деятельного центра одного человека электромагнитная волна вызывает в центрах другого импульс, яв-ляющийся началом периодической реакции в «центрах и создающий возбуждение. Волна является, таким образом, толчком для начала пульсаций, и мы имеем здесь дело с хорошо по-нятным физико-химическим процессом». Крайне интересным представляется отметить тот факт, что теория передачи мысли пу-тем распространения электромагнитных волн получает все больше и больше признания со стороны деятелей науки. Вот, например, отрывок из речи академика Ферсмана на торжест-венном объединенном заседании съездов профсоюзов и совнархозов 29/V 1922 г., в театре б. Зимина в Москве: «Самый великий источник энергии, говорит Аррениус, – это человеческая мысль. Электромагнитные колебания, которые возникают в клеточках человеческого мозга, – это величайшая сила, которая завладеет миром». Наконец, нелишним считаем процитировать еще одно мнение С. А. Бекнева о способе передачи мысли: «И, наконец, нормальный в будущем способ, это непосредственная передача мыслей на расстояние. Действительно, человек в момент мышления излучает сам электромагнитные волны определенной частоты колебаний и определенной спецификации (излучаемых волн), при чем эти волны распространяются радиально во все стороны. Таким образом, установим, что излучения нервной энергии суть побочные при мышле-нии явления, долженствующие в дальнейшем несомненно служить способом непосредствен-ной передачи мысли на расстояние». Следовательно, и передачу моей мысли животным мы можем попытаться объяснить действием на их нервную систему электромагнитных волн моей нервной системы.
Admin: Выводы из обзора отдельных моих положений. Читателям, ознакомившимся с содержанием этой части моей книги, вероятно интерес-ным будет тот вывод, который можно было бы сделать их обзора отдельных моих положе-ний. Прежде всего, каковы могут быть ответы на те вопросы, которые я поставил себе в сво-ем введении к этой книге (имеют ли животные свой психический мир и т. д.??). Конечно, суждения мои по этому поводу будут критиковаться объективистами, но я, опираюсь на некоторые субъективные мои аналогичные переживания и сопереживания с животными и, тем более, переживания животных, зависящие от моей воли (при помощи моего метода внушения и установления эмоциональных рефлексов). Вызывая их в любое время и любое количество раз, я наглядно, путем опыта, а значит уже также более или менее объективно могу судить о природе этих явлений. Все вышеизложенное дает мне право с уверенностью сказать: да животные имеют свой внутренний психический мир! Самая постановка этого вопроса свидетельствует лишний раз о том, что человечество до сих пор шло мимо признания за животными права на их собст-венный душевный мир. Таким образом, декартовское воззрение должно быть отброшено раз навсегда. Мой способ изучения внутреннего мира животных я описал, надеюсь, подробно. Из этого вытекает, что с одним общепринятым механическим способом (как-то: цирковой дрес-суры и станками) мы не сумеем проникнуть в глубину психики животного, и только широкое применение предложенного мною метода внушенных эмоциональных рефлексов даст эту возможность. Ибо эмоциональная дрессура помогает выявлению наружу разнообразных выражений ощущений у животных, между тем как механическая подавляет, как бы выпирает и тормозит эти желания и явления страхом, болью и т. д. Эмоциональная дрессура, наоборот, достаточно убедительно говорит за себя, и техника моего метода может варьировать как угодно чувствами, а с ними и ощущениями у животных, вплоть до подавления инстинктов и проявления творчества у них. Что бы сказал известный Гаше-Супле, если бы он был в то время, когда он писал свою книгу, знаком с моим методом – установлением эмоциональных рефлексов. Он своим чутьем подметил бы еще большую связь, или аналогию, между дрессировкой и образованием новых инстинктов. Наконец, как пишет В. Бехтерев , развитие современной психологии обязано в извест-ной мере и опытам над животными с разрушением у них тех или других областей мозговой коры. Правда, психическая сфера животных представляется относительно слабо развитою, но элементарные психические явления и процессы, как-то: выработка ощущений, представ-лений, обнаруживание чувствований и побуждений у высших животных, как и у человека, одно и то же. Я не вполне соглашаюсь с многоуважаемым акад. В. М. Бехтеревым относительно сравнения степеней развития психической сферы у животных и у человека, можно ли ее на-звать относительно слабо развитой сферой. Я попутно могу указать назначение метода моих эмоциональных рефлексов (ассоциации идей) для опытов над моими подопытными живот-ными, в особенности, приобретающего большую ценность при условии удаления областей мозговой коры у них. Это, несомненно, будет служить еще большим успехом в современной психологии и в ее быстротой прогрессивной эволюции, что же касается сравнения степеней развития психической сферы животных и человека, то я позволю себе по этому вопросу вы-сказать следующее. Таков ли психический мир животных, как наш, или особый, другой? Изучая поведение животных и анализируя видимые действия их, я составил об этом особое понятие, которым и поделюсь с вами. Поведение животных, применение символических призывных знаков, мимика попугая, собак, кошек, крыс, обезьян и др. животных, разговор животных с человеком (см. психический контакт), – во всем этом я нахожу сходство в поведении дрессированных животных и людей. А так как каждое физическое движение одновременно проявляется с психическим подобающим переживанием, то, бес сомнения, мир внутренних переживаний животного во многом может казаться аналогичным с переживаниями человека. Но так как все переживания суть физиологические явления с химическими изменениями, то они (пе-реживания) должны быть родственны постольку, поскольку совпадают качественно и количественно друг с другом, а потому я думаю, можно ли делать сравнение степеней развития психики. Изучая чувства у животных, мы видим качественную разницу с нашими чувствами, напр., слух собак отличается своей остротой и т. д. Мы с трудом различаем четверть тона музыкальной ноты, а собака различает одну седьмую (опыты Протопопова). Между прочим, моя собака «Марс» под звуки рояля испол-няет заранее ассоциированные различные движения, согласуя движения с каждой нотой. Мои опыты показали, что «Марс» обладает звуковыми ощущениями тембра, различает высо-ту тона. (См. протоколы 36, 63,66,61,34). Соответствующие, рефлексы я устанавливаю в не-сколько минут; тоже и зрение у некоторых пород птиц, например, у соколиных, остротой далеко оставляет позади зрение людей. Понятно, что от качества чувства зависит и его качественное переживание, а потому мы можем сделать заключение такого рода: поскольку отличаются чувства животных, постольку отличаются и их переживания, т. е. психический мир животных и людей должны быть очень часто не сходны. Но так как отклонения чувств животного в ту или иную сторону дают нам смутное представление о переживании животного, а иное поведение совершенно нам непонятно, то мы и делаем заключение, что у животных есть еще и особые чувства, которых у человека совсем нет, а потому это нам неизвестное и составляет совершенно иной мир животных, неподдающийся сравнению с человеческим. Не помню, где читал я одно удачное сопоставление, фантазию. Вообразите такой ост-ров или долину, изолированную от всего мира, где живут люди только слепорожденные. Случайно является к ним нормальный человек. Какое было бы удивление и суждение слепо-рожденных о нем. Они слышали бы от чудо-человека описание находящихся на далеком рас-стоянии предметов, они поражались бы, так как чудо-человек обходил бы встречающиеся на пути предметы без помощи осязания. Понятно, прежде всего, слепорожденные объяснили бы поведение зрячего, как человека, обладающего высшей чувствительностью слуха, обоняния, осязания, наконец, вкуса, но никак не зрения, ибо они о нем не имели никакого представления. И навряд ли сразу додумались бы до такого объяснения, что чудо-человек обладает ка-ким-то особенным неизвестным чувством. Так и мы стоим перед миром животных, стараясь разгадать нам непонятное. Достижением науки нам удалось многое объяснить, но остается, по-видимому, еще многое неизвестное. Мы еще не изучили вполне самого себя, свои некоторые чувства, как напр., чувство веса, чувство времени, пространства и т. д. Но, изучая путем опытов неведомое в животном, мы тем ближе подходим к пониманию самих себя. Чувство времени мы, между прочим, встречаем и у животных. И вот те непонятные явления, встречающиеся в поведении животного, вызванные опытами наружу, как-то: актами внушения на расстоянии за экранами и др., наводят на мысль, что, не играет ли здесь роль неизвестное нам особое чувство животного. Предугадка, о которой я уже писал, родственная предчувствию, она должна иметь какую-то связь с поведением животного при некоторых внушениях. Мои внушенно-эмоциональные рефлексы дают нам возможность, вызывая у животных, как уже известные нам чувства, вызывать также еще и неизвестные. Все неизвестное нам, я предполагаю, и есть тот иной психический мир животных. Если у животных, кроме схожего с нашим, есть и еще свой иной духовный мир, то ка-ков он? На этот вопрос, ответ мы, люди, дадим, мне кажется, только тогда, когда изучим доско-нально причину нарождения всех особых чувств и раздражителей, вызывающих их, т.-е. уз-наем работу мозга и его энергетическую силу у животных и те отличительные особенности, которые мы уже отчасти видели у моих дрессированных животных. Уже ранее мы сделали попытку осветить работу мозга и всей нервной системы с точки срения физики слабых токов и натолкнулись на возможность сделать это более или менее удовлетворительно, основываясь на природе электромагнитных герцевских волн. При этом невольно пришлось привести аналогию с деталями радиотелеграфных аппаратов, каковое сравнение мы используем и здесь, независимо от результатов опытов, ведущихся сейчас и еще незаконченных в этом направлении. Первые опыты (см. прот. № 73), конечно, не учитываются, как решающие этот вопрос, и результаты могут быть достигнуты лишь после большого количества этих опытов, но эта работа у нас впереди. Что, если предположить, что организация нервной системы у животных, на подобие слуха и зрения, построена так, что они легче, чем человек, могут воспринимать проникаю-щие к ним из других источников электромагнитные колебания и, таким образом, предполо-жить, что их телепатографические способности выше, чем у человека. Не есть ли это также одна из сторон психического мира животных, отличающаяся от такового же у человека? А может быть психические организации у человека и у животных одинаковы. Тогда не обу-славливается ли разница в воспринимании электромагнитных излучений тем, что воля чело-века более сильна, более сконцентрирована и более сложна и развита, чем у животных, и следовательно, более способна вмешиваться в психическую жизнь человека, чем воля у жи-вотного. Вывод этот мною делается только потому, что я уверился, на основании многих приме-ров и опытов, в более легкой податливости внушению животного, чем человека, который часто и непроизвольно противодействует внушению, торгуясь и сомневаясь про себя: «под-даться ли внушению, или нет», и т. д. Однако, хочется сказать, что каковое бы ни было различие между психикой человека и психикой животного, она существует и у того и другого. Повторю -что человек умен, как и глуп по-своему а животное по-своему. Изучению многогранных проявлений психической жизни мы будем обязаны понима-нием всяких неясностей, остающихся еще неразгаданными. Ссылаясь на Гаше-Супле , я тоже сказал бы его словами: «можно было бы придти к решению целого ряда психологических проблем, если бы была основана своего рода школа научной дрессировки». В свою очередь уже тогда, четверть века тому назад, Гаше-Супле между прочим указы-вающий в своем сочинении и на мои работы в области дрессировки животных, первый дал эту идею школы научной дрессировки. Ныне идея французского зоопсихолога начинает осуществляться. Путем исследования явлений психической жизни животных в научном и культурно-просветительном уголке Наркомпроса моего имени в Москве, который существует благодаря поддержке Наркома по просвещению А. В. Луначарского и Московского Совета Р. К. и К. Д. Такое изучение в тоже время есть косвенное изучение функций нервной системы, функций центров мозговой коры, и надо полагать работа эта при содействии Наркомпроса и Моссовета получит свое дальнейшее развитие и «Уголок» преобразуется в будущем в Институт Научной Дрессировки. Практическое применение результатов научной дрессировки будет направлено и на другую пользу человека. Я беру на себя смелость утверждать, что только с помощью моих сложных эмоциональных рефлексов можно установить у различных животных такие дейст-вия, которые принесут пользу промышленным, культурным, и военно-техническим задани-ям. Подробнее об этом я излагаю во второй части моей книги, не вышедшей еще в печать. Из целой группы различных животных, могущих исполнять вышеупомянутые задания, беру мак один пример из семейства ластоногих – морских львов, с которыми я уже делал пробные удачные опыты, описанные раньше (см. рис. 44, 45, относящийся к стр. 185). Для характеристики прилагаю нижеследующий документ, выданный мне в августе 1917 года: м. м. Морской Генеральный ШТАБ. Орг. Так. Отдел. 20 августа 1917 э. № 375. Морской Генеральный Штаб рассмотрел предложение г-на Дурова о дресси-ровке им морских животных: морских львов и тюленей, для целей морской вой-ны, и находит это предложение весьма интересным, осуществимым и полезным, вследствие чего в случае осуществления г-ном Дуровым его проекта Штаб мог бы оказать всевозможное содействие при организации дела. Начальник Штаба, Контр адмирал (подпись). Начальник Тактического Отделения, Капитан 2-го ранга (подпись). Мой метод дрессировки, т.-е. искусственное установление эмоциональных рефлексов, я думаю, впоследствии будет иметь большое значение и в социальной жизни человека.
Admin: Аналитический разбор «загадочных процессов» внушения при дрессировке. Мысленно проходя через всю мою долголетнюю работу с животными, и стараясь как можно осторожнее подходить к какому-либо выводу, я заранее, не предрешая вопроса о «за-гадочных» явлениях, делаю следующий разбор: считая, что чудес в общепринятом смысле этого слова на свете не существует, никогда не существовало и не будет существовать, я ут-верждаю, что то, чего мы не знаем – мы иногда называем чудом. В данном случае «загадоч-ные» явления— это пока неизвестные нам явления природы. К этим интересующим нас «за-гадочным» явлениям из области психологии животных я и подхожу. Мои дрессированные животные, в особенности собаки (обезволенные воспитанием, с установившимся у них со мною контактом), обладающие особенно развитой способностью, подмечают и понимают часто по не заметным для меня самого моим движениям (которые, однако, связаны с моими мысленными желаниями), угадывают, предугадывают, как бы предчувствуют эти мои жела-ния и в свою очередь, зачастую, желая скорей освободиться от требуемых навязанных им действий, исполняют их. Острое зрение, необыкновенный слух, и тонкое обоняние и вкус, а может быть и особенно развитое осязание (они чувствуют даже влияние атмосферных явле-ний на кожу) и своеобразная память, все эти особые чувства, в некоторых случаях, надо по-лагать, помогают предугадке. Предугадка есть сложный психологический процесс – процесс мышления. Предугадывая и угадывая, собака должна соображать, вспоминать, запоминать чуть заметные произвольные и непроизвольные мои движения, сопоставлять их и т. д. Эти, особо обостренные чувства ее наталкивают, как бы подсказывают предугадку ею задания. Вот это наталкивание, подсказывание со стороны человека и есть, по-моему, то действие, которое называют внушением. Проявление последствий предугадки, т.-е. исполнение заданий может быть и на далекое расстояние . Отсюда надо предполагать у людей зародилось понятие о внушении на расстоянии, т.-е. о так называемой телепатии. Рис. 44 и 45. Морской лев «Лео» останавливает своей шеей «Ваську», пытающегося бежать. (Рис. этот относится к стр. 185). Практика мне показала, что при дрессуре сознательные наталкивания на предугадку постепенно переходят как бы в бессознательные, т.-е. с моей стороны задание без сознатель-но подсказывается какими-либо знаками (вследствие чего происходит установление сочета-тельных рефлексов). С течением времени знаки эти переходят в совершенно для меня самого незаметные – бессознательные. В настоящее время в своей лаборатории я изучаю эти дейст-вия, наталкивающие животных на предугадку. Самый процесс предугадки – как может жи-вотное предугадывать – поставлен в опытах с экранами и изоляциями, которые исключают зрительные, слуховые и т. п. восприятия. Все эти вопросы особенно занимают меня – но, к сожалению, до сих пор для меня они остаются открытыми. Когда я стал заниматься изучением рефлексологии, часть загадочных явлений для меня уже перестала являться загадочной. Строго анализируя факты – я делаю следующие предпо-ложения, например, я возьму один менее сложный опыт с мало обезволенной (сравнительно с прежними уже погибшими моими собаками), молодой немецкой овчаркой – Марсом. До-пустим задание такое: собака должна соскочить с кресла, пойти в другую комнату и взять один блокнот с телефонного столика, где постоянно стоит телефонный аппарат и лежат еще два блокнота и алфавитная книжка. Обычным порядком, фиксируя взглядом, я представляю в своем воображении полуоткрытую дверь, в которую он должен войти; весь путь, по кото-рому он должен пойти, всю обстановку комнаты, особо закрепляю, в памяти телефонный столик с лежащими там книжками и усиленно думаю о том блокноте, который указал мне, задавая это задание, профессор Г. А. Кожевников. «Марс», сидя на своем кресле, не хочет смотреть в глаза, развлекается, т.-е. он поворачивает голову в разные стороны. Тогда я беру его голову в руки, фиксирую, представляю в своем уме картину со всеми деталями и выпус-каю «Марса», который быстро соскакивает с кресла. Благодаря большому прыжку, он авто-матически удаляется от мысленно намеченного мною пути. Я вновь сажаю собаку и более энергично думаю о двери. Пускаю «Марса». Марс спокойнее сходит с кресла, берет пра-вильное направление, делает нужный полукруг и подходит к двери. Я вижу, что он намере-вается ее закрыть (собака выдрессирована закрывать дверь). Я предполагаю, что мое после-довательное мысленное представление прервалось усиленным напряжением представления о двери. Я вновь внушаю «Марсу» более последовательно, напирая главным образом на представление о другой комнате и о книжке в ней, тогда «Марс» исполняет задание. (См. прот. 68). Теперь попробуем разобраться в этом акте. Предположим, что установившийся сочета-тельный рефлекс, часто повторяемый (посадка в кресло, фиксация), заставляет собаку соско-чить с кресла и желать что-то сделать. Предположим, что я непроизвольным движением дал ей нужное направление. Предугадкой собака догадалась (видя полуоткрытую дверь и будучи возвращенной назад при желании ее закрыть), что надо через нее войти в другую комнату, но что касается дальнейшего поведения «Марса» я никаких предположений делать не могу. Здесь начинается загадочная часть. В смежной комнате никого не было. Видеть нас собака не могла. Проф. Кожевников следил в открытую щель двери и видел, как «Марс» проходил мимо подзеркальника, с лежащими на нем вещами, мимо ледника, другого ледника с вещами и, наконец, видел, как «Марс» подошел к телефонному столику, взял из трех книг задуманную. Задаю себе вопрос: может ли в этом случае играть какую-нибудь роль предугадка. Не мог ли Марс догадаться исполнить задание по предыдущим каким-либо аналогичным действиям? Этот опыт с Марсом ведь был произведен в первый раз, и опытов похожих на этот не было никогда. Это был первый раз, когда собаке внушалось войти в другую комнату и выполнять там задание. Книги, лежащие на телефонном столике, она могла видеть каждый день, но брать именно их в зубы ей не приходилось никогда. На все эти вопросы я не могу дать ответа. Никак не могу допустить совпадения, так как задания не были однородны, разве только установленный рефлекс апортировать, т.-е. брать и приносить, но и это привычное зазубренное действие в некоторых опытах по заданию видоизменялось. Например, одному из моих сотрудников пришла мысль сделать такое задание: Марс должен подойти к дивану, на котором лежали как попало разной величины и оттенков несколько подушек. Он должен был ткнуть носом в одну именно задуманную подушку, но не беря ее по обыкновению в зубы. Не смотря на неблагоприятные обстоятельства, собака задание исполнила. (См, прот. № 39 и приложенные к протоколу выписки из дневника). Приведу еще пример: Марсу внушается, что бы он, сидя на своем кресле, снял зубами со спинки этого кресла суконную покрышку для клавишей рояля, которая цветом мало отличалась от зеленой обивки кресла. Несмотря на то, что всегда при исполнении заданий «Марс» соскакивал с кресла, он остается теперь на своем месте и исполняет задание, при чем неестественно загибает голову назад. (См. прот. № 37). Большею частью внушалось собаке брать вещи, постоянно находившиеся в комнате и лежавшие на своих обычных местах, что считалось моими сотрудниками более сложным для исполнения заданием, но приходилось собаке апортировать по внушению и незнакомые ей предметы, например: Г. А. Кожевников пришел на заседание с портфелем, который небрежно положил на стул. «Марс» находился все время в той же комнате и не раз проходил мимо портфеля. В конце заседания, когда приступили к опытам, собаке внушено было подойти к портфелю и дотронуться до него. Когда собака, согласно заданию, подошла к нему, она испуганно вытянула шею, напрягла уши, попятилась назад, как будто она увидела что-то живое, чужое, но все-таки медленно подошла к портфелю и дотронулась носом до него, т. обр. и это задание было исполнено. В 1923 году летом я играл в Ленинграде. Меня пригласили в институт по изучению мозга и психической деятельности для совместной работы в комиссии психических исследований, где мною были поставлены опыты, напр. с обезьяной (см. рис. 58), а также по мысленному внушению и усыплению собаки «Марса». В конце одного заседания перед началом опытов с «Марсом», который находился все время в другой комнате, комиссией было заранее намечено несколько заданий, . между прочим собаке должно было быть внушено пройти всю комнату и взять из рук одного из присутствовавших какую-то пружину. Собака была введена в помещение заседания и посажена на стул у дверей. «Марс» никогда не был в этой комнате и всех присутствовавших, а также обстановку и предметы окружающие его, видел в первый раз, тем не менее внушенное задание было им исполнено. Между тем я с «Марсом» заданный предмет – пружину видели первый раз. Я много бы мог привести вам примеров, которые исключают предположения об аналогичных опытах, похожих друг на друга, которые могли бы облегчать предугадывание. Предугадка, безусловно, помогает собаке в некоторых опытах, кроме тех, которые отделяют собаку экранами. Выше описанные данные заставляют ум человеческий доискиваться сути в таких психологических процессах. Невольно является предположение другого порядка – не играют ли здесь роль особые неизвестные нам чувства, на которые мы часто наталкиваемся в жизни. Мне приходилось видеть и феноменальных людей. Недавно нами был приглашен на заседание известный математик Арраго. Он любезно демонстрировал перед нами свою феноменальную мозговую работу. Описывать ее не буду (прошу прочитать прот. №61). Рис. 58. Опыт с обезьяной в Ленинграде. Усыпление обезьяны фиксацией взгляда. Затем укажу на одно загадочное явление из жизни ластоногих. Плодясь на льду моря, в своем логовище близ проруби, ластоногие оставляют своих детенышей в логовище и отправляются через прорубь в воду на охоту за рыбой. Если принять во внимание, что лед толщиною в полтора аршина, плюс к нему громадный слой снега, то в воде подо льдом в бездонной глубине должна быть непроницаемая тьма. Ластоногие, гоняясь за рыбой, плывут на далекое расстояние в различных направлениях и, насытившись, возвращаются во мгле обратно. Тут, предполагаю, мы наталкиваемся на неизвестное нам чувство ориентировки у животных. Перелетные птицы, пчелы, бабочки и др. обладают особыми способностями ориентироваться. Возможно, что и при внушении участвуют еще нам неизвестные качества и чувства животных и людей. Что касается остановки – торможения лая или дутья в рожок (внушенное торможение на расстоянии), то оно имеет сходство с внушениями двигательных сложных действий жи-вотных только в первоначальной стадии установления этих сложных эмоциональных реф-лексов. Так, в начале тормозится лай пантомимой, интонировкой и вкусопоощрением. Дресси-ровщик, движением своего тела, или резким опусканием, или подниманием руки с мясом, прерывает ее лай и закрепляет этот момент вкусопоощрением. Впоследствии, в период из-вестного времени, во время опытов, собака лает и останавливается уже без всякого созна-тельного подсказывания и лает очень часто безошибочно, верно заданное число раз. Получа-ется впечатление, что только благодаря мысленному напряжению экспериментатора оста-навливается лай. При этом я должен заметить, что ошибки происходят чаще всего у меня то-гда, когда я либо потороплюсь сделать мысленное напряжение во время лая, либо опоздаю в этом. Цифры, отмечающие, сколько раз лает, или дует в рожок собака, показывают ошибки так: например, задание – лаять восемь раз. Собака лает девять или десять. Значит я, не успел сделать мысленного напряжения. Получается, по моему предположению, развитие автома-тизма в лае. Другое задание – лаять пять раз. Исполнено четыре, значит, недолай, т.-е. я по-торопился сделать очередное мое нервное напряжение. Это часто происходит с моей сторо-ны непроизвольно. Эти опыты лая и дутья в рожок за экранами, т.-е. внушение из другой или третьей комнаты при закрытых плотно дверях еще раз подтверждают, что мимика, пантомима и т. д. здесь не при чем. Что касается участия при торможении слухового чувства собаки, то оно исключается после особых изоляций звуковых. В начале экспериментов с лаем мы прибегали к следующему приему: собака помещалась на стуле близ рояля, на котором сотрудник играл бравурный марш. Я находился за закрытыми дверями на расстоянии 12 – 15 шагов от собаки в другой комнате со стоящим рядом со мной ассистентом и мысленно тормозил лай. Опыты были удачны . Впоследствии опыты с лаем были произведены в присутствии проф. Н. К. Кольцова (который, к сожалению, посетил нас только два, три раза). Он предложил нам углубить опыты и строго контролировать их и тщательно изолировать экспериментатора от перципиента. То же самое посоветовал нам, сделав некоторые указания, приехавший из Петрограда и присутствовавший у нас на заседании проф. Г. И. Зеленый. В начале мы ставили опыты, сопровождая их шумами, заглушавшими всякие другие нам неизвестные звуки, но могущие наталкивать животное, а затем ставили опыты со звуко-вой изоляцией. Я или В. М. Бехтерев помещались в особо устроенной деревянной будке, обитой железом. Впоследствии будка накрывалась ватным чехлом, а позднее обертывалась еще и толстым ковром. Из третьей комнаты, разделенный от первой двумя плотно закрыты-ми дверями, внушалось Марсу лаять известное количество раз. Мне было вполне ясно и до-казательно, что слухового рефлекса тут не могло быть. Биение моего сердца или шум моего дыхания ни в каком случае не могли достигнуть слуха собаки. Понятно, что обоняние, осяза-ние и остальные известные нам чувства тут не при чем, остается предугадка, но и от нее приходится отказаться.
Admin: Является мысль, не имеют ли здесь место случайные совпадения, а потому мы решили сделать точный подсчет лая и дутья покойной «Дэзи» и передать проф. Лахтину этот матери-ал для анализа при помощи статистической обработки с точки зрения теории вероятности (см. пр. № 47). Имея все эти данные я вновь возвращаюсь к психике животных. Имеет ли какое-либо отношение во время внушения моя психика к психике животного? Неоднократно я замечал, углубляясь в самого себя, что, держа все время животное, так сказать, в нематериальных ру-ках, я замечал, что оно, то уходило духовно от моего «я», то вновь сливалось со мной в пол-ном контакте, т.-е. по всем движениям—выражениям животного я вижу сам, что эмоцио-нальный рефлекс то тормозится и гаснет, то вновь устанавливается и проявляется в прежней мере. Допускаю предположение, что моя мысль может в этом факте играть какую-нибудь роль . Я пробовал, следя за самим собой, следующим образом поступить: замечаю по наруж-ному виду собаки, что она свежа, бодра и возбуждена, сидит по обыкновению на своем крес-ле с поднятой кверху головой и торчащими ушами, виляя умеренно хвостом и чуть сгибая голову вкось (выражение особого сосредоточивания), и не сводит взора с моих глаз, которы-ми я ее фиксирую. Ярко, до малейших оттенков я представляю в уме задуманный предмет и последова-тельно рисую путь, которым она должна пройти к задуманному предмету. Собака чуть-чуть больше склоняет голову, как будто спрашивает: «повтори, не поняла», я вновь рисую ту же картину, собака вильнула чуть хвостом, или же нетерпеливо двигается вперед, а я ее глазами не пускаю, затем мысленно приказываю: «алле», и отодвигаюсь от нее, давая ей дорогу. Со-бака моментально соскакивает, чтобы исполнить задание, но силой прыжка по инерции она попадает на путь, не соответствующий заданию. Я приказываю ей вновь садиться на ее ме-сто, опять, фиксирую, внушаю и отпускаю. Собака в этот раз спокойно сходит с места и прямо направляется к задуманному пред-мету, просто и уверенно подходя к нему. Задание исполнено. Теперь проследим дальше. Марс получил вкусопоощрение, сел и сидя на кресле облизывается. Я делюсь впечатлениями с сотрудниками. Завязывается дис-куссия. Собака сходит с кресла, подходит к не обращающим на нее внимания присутствую-щим и, постояв в нерешительности на одном месте, идет под стол и ложится на пол. Поводив носом в направлении к мясу, облизывается и, подождав немного, кладет голову на вытянутые передние лапки. Уши все еще напряжены и чуть заметно поворачиваются в стороны, особенно когда она слышит повышенную интонацию моего голоса. Подождав немного, собака вздыхает и опускает уши. Намечено новое задание. Я зову «Марса» и приказываю сесть на место. Собака не спеша встает, вяло садится в кресло и уже не машет хвостом, как прежде, уши то опускаются, то поднимаются. При фиксации моих глаз «Марс» смотрит в сторону. Я беру голову собаки в руки и вновь фиксирую. Приказы-ваю: «алле», собака на минуту останавливает глаза на моих глазах, но, помимо моей воли, в мои мысли врывается отголосок продолжающегося спора. Я заставляю себя вновь сосредо-точиться на задании. Собака основанием хвоста прижимает свой зад, уши поставлены в сто-роны. Я выпускаю голову ее из рук, глажу и вновь фиксирую. Марс дольше останавливает свой взор на моих глазах. Я улавливаю его взор и уже не мысленно, а громко, вслух прика-зываю: «алле»; собака вяло, нерешительно слезает с кресла. Я угадываю желание «Марса» уйти под стол. Вторично громко приказываю: «алле»; собака делает движение и сначала идет по нужному направлению, но не доходит до цели и сворачивает в сторону, поджав хвост, уходит под стол, видимо избегая моего взгляда. Контакт нарушен, и все последующие задания получают неудачное исполнение (см. прот. № 41). Итак, варьируя в различных случаях различно, я замечаю, что состояние моего перци-пиента и мое одинаково действуют на результаты опыта, или положительно, или отрица-тельно. Одно время я усиленно проверял, действуют ли на предугадку только моя мимика, без участия в этом моих мыслей, и сам действовал при этом следующим образом. Я делал все движения, соответственно мимике моего лица, но сам при этом думал о постороннем – и получались такие явления в этих случаях: собака большей частью подбегала к двери и просилась с визгом из комнаты, или если она при этом была возбуждена, то хватала тогда первую попавшуюся ей на глаза вещь, чтобы только апортировать. Без сомнения мысль моя, как возбудитель, так или иначе, участвовала во всех этих экспериментах. После того, как с моими обезволенными собаками стали производить опыты внушения и другие лица, как-то: акад. В. М. Бехтерев, доктор Флексор и др., и должен сказать с до-вольно удачными результатами, я больше не сомневался в наличии в этих явлениях внуше-ния, тем более, что мыслительный процесс был у нас у всех почти одинаковый, т.-е. и дру-гие, внушая, также последовательна представляли в своем воображении весь ход и картину исполнения заданий, как и я. Что касается непроизвольных мыслей, проходящих в мозгу экспериментатора во время внушения в то время, когда первоначальное задание отменяется, отпечаток от прежней мыс-ли остается в подсознании экспериментатора, и это отражается на ходе действий перципиен-та, проходящем вполне соответственно протеканию мыслительного процесса в мозгу экспе-риментатора. Эти часто встречающиеся, якобы, ошибки перципиента, показывают, что моя мысль, мысль экспериментатора, руководит действиями перципиента, как возбудитель по-следующих эмоциональных рефлексов. В этих случаях предугадывание не имеет места. Даже если допустить, что собака, при постановке задания, понимает человеческий раз-говор, то и тогда невозможно было бы ей выполнить задание только на этом одном основа-нии, ибо задания часто решались в отсутствии перципиента. Здесь надо искать другое нача-ло. Если мысль есть сложный рефлекс, то он должен иметь свой возбудитель, и когда мы найдем этот возбудитель, тогда в наших руках будет ключ к объяснению загадочных явлений телепатии. Очень и очень затрудняют отыскание возбудителей эмоциональных рефлексов следующие обстоятельства. Прочная дрессировка ярко подчеркивает, что раз установленный сложный эмоциональный рефлекс с течением времени уже не нуждается в первоначальном возбудителе, создавшем его. Получается такое впечатление, что сначала упрощение возбудителей, а потом и полное прекращение их не мешали установленному сложному рефлексу продолжать проявляться в жизнь. Много лет тому назад я установил у собаки сложный рефлекс на апортировку листков из картона, обозначенных цифрами, со звуком бывшей в то время в моде игрушки «кри-кри». При звуках «кри-кри» собака брала эти цифры, лежащие в виде круга на арене. Постепенные переходы от «кри-кри» к простому щелканью пальцами и впоследствии прекращение всяких звуков, не помещали собаке исполнять заданий. От воспитанных у собаки сложных эмоциональных рефлексов, мне кажется, след долго остается в нервной системе ее, после того как причина следа удалена. Характерный случай, но понятый иначе, произошел три года тому назад в цирке. С ре-петиции, не заходя обедать, пришел ко мне артист Том Белинг. Он тоже выдрессировал свою собаку апортировать цифры под звук. С ним случилось по его словам «чудо», собака вдруг стала решать задачи, т. е. склады-вать, якобы, в уме цифры – без его подсказывания. Я, шутя, посоветовал ему во время заданий собаке, не думать о той цифре, которую она должна подать, а думать о буфете, в котором он любил сидеть, или. о трубке, которую он любил сосать, и собака сама не будет решать задачи, т. е. я дал ему понять, что это не ариф-метические способности собаки, а его бессознательная передача мысли. Еще укажу на про-фессора А. Циглера, который по глубокому моему убеждению тоже ошибался, приписывая способность своей собаке складывать в уме цифры, или буквы посредством которых она вы-ражала свои мысли. Мне вполне ясно, что дрессируя свою собаку, профессор, сам того не замечая, усиленно думал о той последующей цифре или букве, которую по смыслу задания собака должна указывать и тем самым он внушал, т.-е. сам наталкивал ее на нужное ему, Циглеру действие. Сначала (как сам пишет профессор Циглер), он помогал знаками, но скоро и в этом не стало нужды... Понятно, со знаками у собаки прочно установился условный рефлекс, а затем животное и без знаков исполняло задуманное (см. прот. № 45). В подобных случаях я несколько раз проверял сам себя, думая о чем-нибудь отвлечен-ном и собака подавала первую попавшуюся ей на глаза цифру. Аналогичные явления я на-хожу и у автора большого труда, о дрессировке, у Руэт, который, как он пишет, внушал ло-шади апортировать платок, энергично концентрируя свои мысли на платке. (Прот. № 44). Не буду долго останавливаться на пресловутых эльберфельдских лошадях, наделавших так много шуму в Германии, но скажу только: если там не было внушения, то есть непроиз-вольного наталкивания, то остается только сознательное наталкивание, что всего вероят-нее . После этих нашумевших тогда лошадей «умных Гансов» артисты в цирке стали дрес-сировать также своих лошадей, при чем некоторые из этих артистов довели подсказывание этим лошадям до минимума своих движений. Особенно прекрасно были выдрессированы для этого номера лошади известными у нас в России дрессировщиками В. Труцци, Девинье и Шумиловым. Я предполагаю, что со временем им удалось бы довести свой номер до полного установления условного рефлекса без наталкивания . Вызывать нужные действия у подготовленных животных внушением по моему очень легко, гораздо легче чем у человека, но вызвать нужные действия у совершенно диких, толь-ко что пойманных животных, это гораздо трудней. Например, в последнюю мою поездку заграницу в 1923 г. я приобрел между прочими животными совершенно диких зверей Коипу – бобровую крысу (болотного бобра) и оцелота – американскую дикую кошку. Последние мои опыты с внушением совершенно необезволенной бобровой водяной крысы, были четвертым опытом в моей жизни этого рода I – ланинская собачка, II – медведь и III – лев. (Первоначальные результаты опытов с Коипу смотреть в протоколе № 86 рис. № 59). Относительно установления эмоционального рефлекса на переживание мне удалось установить таковой у оцелота, довольно, скоро. Рис. 59. Опыт внушения дикой необезволенной бобровой крысе – Коипу. Поясню. Красавица американская дикая кошка находилась в маленькой тесной клетке, довольно долго. Принимая во внимание то длительное время, которое оцелоту пришлось просидеть в тесной клетке за всю дорогу из Штелингена, через Штетин по морю в Ленинград и железной дорогой в Москву со всеми остановками, станет понятным, что, конечно, она жаждала скорее выбраться из клетки на свободу. Естественно, потребность расправить свои члены, первым долгом после выпуска из тесной тюрьмы, заставила ее броситься на меня, так как я стоял напротив клетки. Вцепившись в мою грудь всеми четырьмя лапами и, повиснув на острых когтях, вонзившихся в мою одежду, оцелот схватил зубами мою руку выше локтя, и оставался висеть в таком положении несколько секунд. Не видя ни малейшего с моей стороны сопротивления, и будучи очень сыт, он вытащил своп кривые когти и спустился на землю к моим ногам. Ноги мои не двигались, оцелот, обнюхав мои сапоги и брюки, царапнул два раза по ним передними лапами, оттягивая при этом туловище назад (как делают кошки, посаженные на канат). Он, дикарь, уже привыкший к моему запаху , что играло очень важную роль при последующем первом знакомстве со мной на свободе, не видя от меня никаких защитительных движений, первым долгом пожелал исполнения необходимых потребностей, делая свои движения. Он начал на цепи бегать кругом меня, завертывая и путая мои ноги до боли цепью. Грациозно изгибая позвоночник и делая прыжки, он все больше и больше желал играть. Не видя ни откуда подозрительных движений, нападений, оцелот разыгрался до такой степени, что даже не обращал никакого внимания на поставленную у моих ног пищу. В та-ком игривом настроении оцелот осторожно был посажен в клетку, где и стал с аппетитом лакать молоко. Через пять дней сиденья в клетке он снова был выпущен при соблюдении старых обстоятельств и в прежней окружающей обстановке. Повторилась та же самая игра, но кроме того, оцелот играл с бумажкой, привязанной к веревке. Я дергал, за шнурок, бумажка взлетала наверх, за нею оцелот так легко и грациозно подпрыгивал, как не могла бы этого сделать ни одна из домашних кошек. Снова в таком игривом настроении оцелот был посажен в свою клетку. Третий раз, будучи выпущен через два дня, он повторил то же самое. Так продолжалось почти каждые два три дня, в течение месяца, с некоторыми вариациями, т.-е. я уже под конец месяца пускал оцелота ходить на шнуре дальше от клетки.
Admin: Таким образом, закрепился эмоциональный рефлекс свободы, связанной с игрой. Час-тое совпадение этих чувств есть причина образования этого рефлекса. Впоследствии я выпускал уже на длинной бечевке оцелота на арену цирка, где он бегал и прыгал кругом по барьеру играя с привязанной к концу шамбарьера бабочкой, сделанной из каркаса обтянутого марлей. Чтобы сохранить этот установившийся эмоциональный рефлекс на игру и чтобы продолжать дрессировать, научая чему-нибудь дальше, я должен был из боязни затормозить рефлекс, переносить терпеливо укусы и ласки дикаря. Ослабляя постепенно шнурок, я дал возможность оцелоту влезать в саду на дерево, сначала по толстому стволу, а затем, приманивая игрою с бабочкой, я приучил его лазить по тонкому шесту, обкрученному плотно бичевой, в конце шеста я устроил площадку, на которую ставил маленькую пушку. Привязанный к курку кусок мяса служил ему после игры ужином. Благодаря длительному закреплению эмоционального рефлекса на игру,, я добился того, что оцелот безбоязненно стрелял из пушки и, слезая с шеста, продолжал играть. После нескольких репетиций я вставлял нижний конец шеста себе в пояс, или ставил шест на плечо и когда оцелот быстро карабкался на него, я, балансируя для большего эффекта, вертел шест вокруг оси. Игры животных помогают мне создавать интересные номера для пополнения моего репертуара и служат для выработки нужного мне характера у животных. Впоследствии я пробовал фиксировать взглядом оцелота и должен признаться, что очень выразительные глаза кошки и какая-то зловещая глубина ее взгляда действовали на меня самого угнетающе. Поразительная дикая красота его глаз и фосфорический свет их действовали на мою психику как-то особо (см. глаза оцелота на рисунке обложки, воспроизведенном с натуры худож. Ватагиным). Укажу еще на вызванное мной почесывание у собаки «Марса», как и у других моих со-бак, настолько со временем этот эмоциональный рефлекс укреплялся, что переходил бук-вально в привычку. Сначала на зевоту, на чиханье и потягиванье собаки действовали как возбудители интонировка и вкусопоощрение, затем оставалось одно вкусопоощрение, кото-рое теперь мною прекращено и «Марс» например при малейшем моем секундном мыслен-ном напряжении потягивается и почесывается в любое время. Считаю долгом еще раз утвер-ждать, что собака при этих своих видимых действиях переживает и чувство неги и раздражение кожи и т. д. Точно так же, как околевший Пики переживал чувство чистоплотности при отбрасывании задними ногами воображаемой земли (исполнение номера с географической картой). Точно так же как у оцелота я установил рефлекс игры, также у Пики устанавливались мною посредством вкусопоощрения и интонировки злоба, выражающаяся рычанием и куса-нием камня, страдание с особым воем и слезами и т. д. Напоминаю мою картину «И мы как люди». Чесательный рефлекс у «Марса», перешедший в привычку, заставляет собаку нервно, постоянно искать у себя и у других животных блох. Один раз я заставил «Марса», внушая ему, искать блох и у меня в голове. Собака, при первой встрече с выпущенным мною из клетки барсуком, тотчас же начинает искать в его длинной щетине блох и делает это так за-разительно, что барсук охотно ему отвечает тем же. (Смотреть рисунки с натуры художника Ватагина. №№ 77 и 78). При последних моих проверочных опытах, т. е. когда я упорно доискивался тайного возбудителя чесательного эмоционального рефлекса у собаки, я невольно предполагал, что этим возбудителем могла быть секундная тишина, обыкновенно наступающая перед тем, как Марсу надо было чесаться, но это пока мое предположение. Рис. 60. Собака «Марс» и Барсук «Борька» ищут друг у яруга блох. Рисунок сделан с натуры худ. Ватагиным. Последнее время неотступно преследует меня мысль, что происходит при многочис-ленных установлениях вновь заданных эмоций, не действуют ли на проявление их какие-либо тайные мне неизвестные возбудители, которые при установлении вышеупомянутых рефлексов ассоциативно присоединялись бы к моим известным мне возбудителям. В этом случае можно было бы поставить такую гипотезу: условные движения, или звуки экспери-ментатора, как возбудители при установлении эмоцио нальных рефлексов, могут помимо сознания экспериментатора ассоциироваться между собою, образуя таким образом новые возбудители, По удалении известных, остаются неизвестные возбудители, которые и про-должают вызывать эмоциональный рефлекс в жизнь. Эту гипотезу можно допустить только до опытов с экранами и изоляциями. Все больше и больше я убеждаюсь в правоте моих предположений, что видимые нами, как будто непроизвольные выражения ощущений Рис. 61. «Марс» и «Борька» взаимно оказывают друг другу услуги. Рисунок с натуры худ. Ватагина. у животных, имеют аналогию с приведенными мною выше примерами. (Смотри ассо-циацию зевоты с тиканьем часов, описанную дальше). Отсюда, понятно, вытекает уверенность в том, что все наши эмоциональные пережива-ния, связанные с соответствующими нашими поступками – есть сложные эмоциональные рефлексы, возбудители которых неизвестны нашему верхнему сознанию и если бы, мы лю-ди, могли найти эти тайные возбудители, то тогда проникли бы в новые области человече-ских знаний и достижений.
Admin: Послесловие. Кроме наших мечтаний о возможности улавливания мысли физическим прибором, мне представляется вполне возможным вызывать мысль у животных и людей, искусственно, как рефлекс. Основываясь на этом, я и делаю следующее гипотетическое предположение: мысль есть сложный эмоциональный рефлекс – продукт, родившийся от внешней окружающей об-становки и внутреннего мира. Воспитание окружающей обстановки предлагаю понимать, как восприятие сумм различных ощущений, получаемых при посредстве всех чувств. (Химизм крови, скелетное и мускульное движение, атмосферное и космическое влияние, вплоть до влияния солнечных пятен, согласно неопубликованных пока предположений и исследований А. Л. Чижевского). О значении сложных эмоциональных рефлексов в социальной жизни людей говорить нечего. Создать новую социалистическую культуру возможно лишь тогда, когда люди смогут «искусственно» и искусно управлять работой и деятельностью серой коры головного мозга и всей нервной системы, управлять так, как захотят, т.-е. сумеют устанавливать, воспитывать нужные сложные эмоциональные реф-лексы у людей, как это мне удается установить, воспитать и тормозить у животных. Когда люди смогут искусственно вызывать у себя и у других хотение, желание, а вследствие желания, вызывать и стремление достигнуть желаемого, то, разумеется, социальные вопросы будут, вследствие этого, решены сами собой. Конечно, в первую очередь это касается вопроса устранения человеческого зла в самом человеке. Устранить его можно лишь одним путем – уничтожением причин, производящих зло, например: совершенное уничтожение экономических взаимоотношений, что может быть достигнуто, конечно, соответствующим особым перевоспитанием самих себя и воспитанием подрастающего поколения. Одной из главных причин зла, беру как наиболее яркий пример, является мясная пища. Она, как известно, влечет за собой образование крови особого химического состава, который влияет на образование определенных мыслей и желаний. Человек, как известно, по устройству своих зубов, животное всеядное, но мясо, как возбуждающее средство, действует на желание все большего и частого употребления его . Устанавливается на долго очень прочный вкусовой рефлекс, переходящий в привычку, как у морфинистов к морфию, он влечет за собой особую энергию преодолевать все препятствия для получения удовлетворения. Отсюда стремление, вплоть до преступления, к приобретению денег, как средства к удовлетворению. Впоследствии это неизбежно влечет к желанию наживы и переходит в привычку и к поклонению золотому тельцу. Таким образом, подбором пищи можно влиять в нужном направлении на мысли и на известные представления в мозгу. Вы, наверное, читатель, зададите мне вопрос: как можно управлять своими представлениями, когда их вызывает бессознательная энергетика жизни? Вместо ответа я вам предложу следовать за мной в моем учреждении из приемной в ла-бораторию и из лаборатории в сад и в загон. Вас встретят на лестнице «Уголка» много гром-ко лающих, но при этом виляющих хвостами собак, что означает у них приветствие. По это-му не бойтесь их. Вы в приемной... Некоторые собаки играют друг с другом, другие из них кто под столом, кто на ковре ложатся дремать. Я указываю вам на одну из лежащих в отда-ленном углу комнаты собаку и заранее говорю вам, что будет делать эта собака при одном малейшем моем мысленном напряжении . Вы увидите, как собака, лежащая ко мне спиной, встанет, повернется и подойдет ко мне, потянется, аппетитно расправляя мускулы передних и задних лап; затем начнет чесать задней ногой сначала свой правый бок, а затем левой но-гой левую сторону своей шеи. При этом я прошу, чтобы вы обратили особое внимание на все ее движения, которые будут вполне естественными (не деланными), это все у нее как бы мимолетные, бессознательные движения. Затем, я уже вас самих прошу назначить и указать любой предмет, к которому собака должна подойти и взять его. Все это вы буквально увиди-те тотчас же своими глазами. Целый ряд действий, не обращая ни на кого внимания, собака исполнит и опять ляжет на свое место, как ни в чем не бывало. Это и есть бессознательная энергетика жизни (у собаки). Это есть вызванные мною заранее представления в мозгу соба-ки. Это и есть установление сложных эмоциональных рефлексов. Однородные явления на-блюдаем мы и на себе. Почему бы не предположить, что и человек в обыденных условиях жизни не делает бессознательно тоже самое: напр. потягивается и зевает под влиянием чего-то для него неизвестного, находящегося вне его я. Процесс оживления следа в мозгу на потя-гивание происходит помимо его сознания установившимся заранее сложным рефлексом. Я наблюдал у себя такого рода явление: днем, ни с того ни с сего, вдруг начинаю зевать. Доис-киваюсь причины и нахожу возможным следующее объяснение. Обычно, я, ложась спать, всегда смотрю на постель, смотрю на часы и слышу их тиканье. Этот звук, вид постели впо-следствии ассоциировались с желанием спать, и поэтому вызывают зевоту. Получился эмо-циональный рефлекс. Днем же в бодрственном состоянии мы, хотя и слышим звук тиканья часов, на этот звук не всегда достигает до нашего сознания. Слуховой орган, хотя и воспри-нимает этот звук, но верхним сознанием мы его без напряжения воли не слышим. Но вот, случайно, звук достигнул до моего сознания и тотчас же вызывается уже установленный раньше сложный эмоциональный рефлекс зевоты. Такая аналогичность невольно наводит на мысль, что наше повседневное поведение, т.-е. движения, желания и т. д., суть также услов-ные сочетательные эмоциональные рефлексы, имеющие между собою целый ряд сцеплений, ассоциаций и начальную (для нас неизвестную) причину, вызывающую их. Подобное объяс-нение взаимоотношений между целым рядом явлений представляется мне очень важным, ибо таким только толкованием я могу объяснить мои достижения в области вызывания у жи-вотных необходимых мне движений и чувств. Эти достижения всякому постороннему ка-жутся невероятными. Некоторые посетители моего «Уголка» и даже мои уважаемые ученые сотрудники не-однократно говорили мне: «Если бы три века тому назад вы показали ваши опыты, то вас, наверное, сочли бы за колдуна и сожгли на костре». Рис. 62. Игра собаки с козлом. Мой маленький садик представляет летом, если хотите, уголок рая. На свободе по де-ревьям прыгают и лазят разные породы обезьян, привлекая к себе внимание диких птиц, во-робьев, галок и ворон, которые слетаются к ним и коллективно заявляют свои права на вер-шины деревьев. Попугаи спорят с обезьянами в лазании по веткам, при чем разговаривают и поют человеческим голосом. Медведь лезет на дерево, туда же к попугаям и обезьянам, спу-гивая своим видом ворон и галок. Спустившись с дерева, мишка играет с волчьей собакой, борется с ней, как заправский цирковой борец и под конец добродушно поддается собаке, ложась на обе лопатки. А тут и другая собака играет с козлом, при чем козел бывает часто победителем (см. рис. 62). К лежащей и отдыхающей после борьбы собаке, немецкой овчар-ке, подходит барсук и начинает своим длинным носом искать (в сущности говоря, у самого злейшего своего врага на воле) блох . Лисы с собаками и волчатами в загоне, греясь на сол-нышке, играя, ссорятся и мирятся, как дети в школе. На террасе кошка, растянувшись на го-рячем от солнца полу, мурлычет и жмурит глаза от удовольствия и приятного ощущения от копошащихся в ее шерсти десятка серых крыс – пасюков. На сцене в нижней зале «Уголка» происходит обед зверей, где за одним столом мирно пируют, сидя рядком, французский бульдог с ангорским котом, лиса-белодушка с зайцем беляком и т. д. Я беру ружье и стреляю в пустельгу. Птица тотчас же на выстрел летит с дерева и са-дится на дымящееся дуло ружья (см. прот. № 17). Для меня (с позволения сказать, своего ро-да«чудотворца») ясно, что все описанное выше – дело моих рук. Знание психики животных и умение вызывать, устанавливать, тормозить и растормаживать эмоциональные рефлексы у них, это и есть «чудо». Наступает время, когда люди смогут заставлять разнообразными описанными мною выше приемами по своему желанию вызывать у животных представления в мозгу, заставляя вспоминать животных об этих представлениях и заставляя желать переживать связанные с этими представлениями чувства в любое, заранее установленное людьми время. Я говорю специально о животных, но почему бы не перевести все это и на нас на людей. В этом отношении говорить можно пока только, делая смелые гипотетические предпо-ложения, пророчества, граничащие с фантазией.
Admin: Моя «научная фантазия». В конце своего послесловия я не могу удержаться от желания обрисовать те перспекти-вы, которые мне кажутся возможными, хотя бы в отдаленном будущем, если признать пра-вильным тот путь, по которому идут наши работы с животными. Значение этих работ, мне кажется, важным не только в вопросах, касающихся взаимо-отношений между человеком и животным, но, что еще важнее, работы эти дают обильный материал самой науке и именно не только зоопсихологии, но и психологии вообще, этой одной из самых важнейших отраслей человеческого знания. Прибавлю, что не только знание двигает прогресс, но и научная фантазия помогает ему, а фантазия есть лучшая человеческая способность. Как Жюль-Верн своим гениальным предвидением сумел предсказать большинство из завоеваний техники, задолго до их осуществления, так и я осмеливаюсь предугадывать тот прогресс человеческой мысли и знаний, который должен осуществиться в силу законов эво-люционирования. Например, тов. Кажинский, предугадывает открытие приборов не только дающих возможность регистрировать мысль людей, но даже приборов, могущих повторять, создавать колебания, сопровождающие образование мысли, т.-е. приборов, создающих «ис-кусственную» мысль. Понятно что эти приборы будут тогда могучим средством для того, чтобы, создавая лучшие мысли и идеи для человечества, в будущем не оставляли бы места для идей и мыслей вредных, идущих в разрез с интересами масс, больших коллективов, на-конец, всего мира трудящихся. По моему глубоко ошибаются те ученые, которые ставят себе и другим за правило только наблюдать и правильно рассуждать. Воображение давно служило человечеству, как светоч науки. Например, физика держится на не подтвержденных все еще до сих пор экспе-риментальным путем предположениях и гипотезах об эфире. Сама гипотеза уже есть правдо-подобная фантазия, а раз творческая фантазия занимала и занимает до сих пор определенное положение в пауке, то позвольте и мне, не раз проводившему свои фантазии в области раз-личных трюков с животными и некоторых механических изобретений в действительность, описать в конце этой книги мою фантазию, которая вытекает из результатов наших работ в области зоопсихологии. Я только что, между прочим, и вскользь, высказал мысль о возможности осуществле-нии нашего предположения, по которому физический прибор будет влиять на мысли людей. Насколько эта фантазия имеет шансы на осуществление покажет будущее; в заключение же хотелось бы еще раз подчеркнуть то главное предположение, которое одно дало бы возмож-ность осуществить все многочисленные раньше описанные наши стремления. Разумею то, что такой механизм для управления мыслями уже и сейчас существует и состоит он из тех высших рефлексов, которые мы называем эмоциональными, так как считаем, что они обра-зуются только тогда, когда создается обстановка одновременной эмоции: раньше до нас пользовались «механическими» способами образования рефлексов, или дрессировкой по обычному обозначению. Мы же под нашими, повторю, эмоциональными рефлексами разу-меем такие, которые связаны с одновременным вызыванием приятных для животного эмо-ций (эмоций дружелюбного, любовно почтительного внимания к дрессировщику у обезво-ленного этим животного, эмоций утоления голода у полусытого животного, эмоций получе-ния самкой чего-либо нужного ее детенышам (и т. д., и т. д.). Область, где такие рефлексы применимы, охватывает всю деятельность животного и человека, и вся деятельность ума представляет собою область проявления этих рефлексов; Мне здесь хотелось бы еще раз по-говорить о применении их в той одной части, где это кажется важнее всего. Так как эмоцио-нальные рефлексы тесно связаны с внушением животным, одинаковым с гипнозом людей, то нам, может быть, больше, чем кому-либо другому, ясна вся та поразительная сила, которая присуща внушению в жизни человека. Весь ужас заключается в том, что разум бессилен про-тивиться гипнозу – бессилен противиться внушению. А так как внушение, как действие, оживляющее следы в коре мозга, есть в то же время возбудитель на сложный рефлекс, т.-е. представляет из себя эмоциональный рефлекс с своим началом – с возбудителем, то и он, рефлекс, может не только тормозиться, но и исчезнуть навсегда, вследствие устранений сво-его образователя – своего возбудителя, другим раздражителем. Такой механизм с различными комбинациями у нас существует, и сила внушения в жизни человека таким механизмом, управляющим мыслью человека, может быть парализо-вана. Вот какие перспективы рисуются мне в будущем: Мы должны добиться того, чтобы путем воспитания определенных рефлексов, направленных на лучшие человеческие достижения, постепенно приблизиться к полному преобразованию мира. Главным фактором, этапом к такому преобразованию мира будет прежде всего отказ от мирового черного гипноза-войны. Мы давно отлично знаем, что трудящиеся всего мира стонут под тяжестью налогов, идущих главным образом на вечные вооружения государств. Как часто мы слышим голоса отдельных политических и общественных деятелей, ратующих против войн. Я уверен, что во всех слоях общества, во всех государствах, громадное большинство людей мыслит одинаково: против войн. Но под великим черным гипнозом – все продолжают воевать. Когда же мы избавимся от этого векового самоистребления? Но только тогда, когда это желание сделается настоящим желанием как потребность натуры каждого человека всеобщим и могучим. Когда-нибудь настанет тот момент, что «мир всего мира» будет лозунгом всех и эти мгновения будут историческими. Хотелось бы думать, что в Москве будет тот первый толчок, который создаст эру мира на земле. Советская Россия первая из всех стран за время своего сравнительно недавнего сущест-вования, сумела с небывалой силой вступить в жестокую и решительную борьбу с предрас-судками. Она, великая, продолжает стремиться к правде – к защите трудящихся всего мира. Она еще недавно израненная, голодная, изолированная от всего остального мира, сама еще не совсем оправившаяся от последствий черного гипноза, в борьбе против рабства трудящихся и за их освобождение, уже самоотверженно помогает трудящимся других стран, делясь по-следними крохами. Советская Россия в свое время первая сделала смелый почин в деле разоружения и до сих пор открыто призывает всех: брать с нее пример, ради великой идеи освобождения чело-вечества от черного гипноза. Но народы, кажется, как будто спят, вершители их судеб глухи к этим призывам, а ме-жду тем каждый человек внутри себя слышит голос разума и сам в душе против войн. Во время моего последнего пребывания в Берлине мне снился великий пророческий сон... Сердце Советских Республик, Москва, взволнована. Представители войск, рабочих и крестьян собрались в грандиозном здании цирка. На здании цирка, снаружи, огненными, буквами написан лозунг: «Долой черный мировой гипноз – войну». От здания цирка во все стороны распространяются электромагнитные волны, несущие с собой, со скоростью света, по всей поверхности земного шара и за его пределы сигналы-слова. На площадях Москвы и других городов установлены гигантские, мощные радиотеле-фоны, их тысячи по всей России и еще больше по всему свету. В известный всем условленный час будут слышны из мощных аппаратов живые слова. Все, все, все у этих аппаратов, ждут назначенного часа. Переполненное лучшими избранными представителями народа здание цирка гудит. Но вот стрелка больших часов указывает начало. Грянул многозвучный оркестр, полились мед-ные звуки труб и к ним присоединился не менее могучий хор всех присутствующих. В тот же самый момент радиотелефоны всем, всем, всем передают бодрящие звуки интернациона-ла. В цирке, при последних звуках песни освобождения, на возвышение входит великий оратор. Его твердые, продуманные слова оставляют глубокие следы в умах людей. Каждое слово его запоминается навсегда. Его речь, это клич к последней бескровной борьбе с крова-вой войной, он зажигает все сердца надеждой и стремлением к новой человеческой жизни людей. И слышится этот призыв во всех уголках. Будит он у многих мысли о тех путях, кото-рыми можно было бы осуществить «мир всего мира». Какие же это пути? Великий оратор упоминает о четырех возможных путях: I. – Завоевать все государства оружием и войной же установить мир на земле, но этот путь не под силу каждому отдельному государству. II. – Ждать, когда сравнительно ничтожное меньшинство людей-богачей всех стран, живущих праздно, сами наконец и одновременно станут самоотверженно честными и отка-жутся добровольно от всех своих благ на общую пользу человечества. Этот второй путь длительнее всех и потому наиболее утопичен, так как трудно наде-яться на скорое, добровольное и даже самоотверженное отношение богачей к этой проблеме. Прав ведь был К. Каутский , называя утопичной попытку Платона (еще за 380 лет до Р. X. Автор) склонить в пользу своих идей тирана. Вспоминаются мне слова К. Каутского: «Мы уже знаем, что испытал Платон, когда сделал попытку склонить в пользу своих идей тирана. Судьба его была судьбой всех утопистов, т.-е. всех, кто стремился к обновлению го-сударства и общества, не находя в них самых необходимых для этого факторов. Они должны были надеяться на акт великодушного произвола политического или финансового самодержца, царя-философа, или миллионера-философа». И вот, рассуждаю я. С тех пор прошло 2300 лет,. а мы все на том же месте. III. – Служить примером и помогать всевозможными способами всем трудящимся зем-ного шара, вырвать свободу своих действий, для установления мира на земле, объединив-шись впоследствии все в одну общую семью народов. Я слышу во сне, как оратор описывает последний путь освобождения от черного гипноза, путь, который указывают открытия в науке бескровный путь. IV. – Особым способом заставить каждого человека раз навсегда желать мира. Горячи-ми, убедительными словами оратор доказывает возможность этого пути: Каким же образом можно было бы достигнуть этого? А вот, каким. Ученые пришли к тому определенному вы-воду, что вся жизнь человека состоит из рефлексов. Таким образом, бесчисленное количест-во рефлексов, самого различного свойства, составляют один общий рефлекс, называемый жизнью. Все чувства человека – это результат и одновременно причина сложных рефлексов. Возбудителем эмоциональных рефлексов служит чаще всего мысль. В то же время мысли-тельный процесс есть явление, неотделимое от сложного рефлекса. Мысль, ассоциирующаяся с чувством, желанием, есть эмоциональный рефлекс. Значит, всякое желание есть сложный эмоциональный рефлекс. А так как каждый рефлекс имеет свое начало, своего возбудителя, то, как доказывает положительная наука, найдя раздражи-тель рефлекса, возбудитель желания, можно искусственно воспитать в человеке соответст-вующее этому возбудителю желание. А раз это так, то задачей современной науки, если она не хочет отставать от всеобщего желания мира, найти, исследовать различные способы воз-действия на психику людей, чтобы каждый человек, бессознательно для самого себя, стал желать хорошей мирной жизни. В этом-то и заключается все громадное значение новейших научных открытий, указы-вающих на новые пути к прогрессу человечества. Затаенное желание жить хорошо, а не дур-но, заложено было в живых существах, с самого первобытного начала их бытия, и потому все начинания в этом направлении, легче осуществимы, особенно теперь. Сознательное желание жить хорошей мирной жизнью ныне можно считать определив-шимся? Путь к осуществлению этого стремления теперь в руках человека, и этот путь най-ден. Оратор говорит, что Советская Россия первая пойдет по этому пути и покажет всему миру пример и, начиная хотя бы с особых приемов воспитания нового юношеского поколе-ния, впоследствии бесповоротно заразит своей бодростью и счастьем остальные страны. И мыслится мне во сне! У нас в СССР вопросы рефлексологии должны и будут иметь важное специфическое значение, и главной ее задачей будет на первых порах отыскание и класси-фицирование начал, раздражателей-возбудителей рефлексов, чем будет получен богатейший материал для построения новой жизни. Искусственное воспитание новых поколений будет достигнуто искусственной переда-чей им соответствующих желаний. Провозвестником последнего все же можно считать Пла-тона, который, еще до 380 лет до Р. X., считал возможным достигнуть господства своих идей, путем внушения их (см. Платон: «» «Политейа» – книга о государстве, кн. VI 14). Постановка первых лабораторных опытов с молодежью имела бы мировое значение, и вот эту лабораторию я вижу во сне, во время речи оратора, когда он демонстрирует на гран-диозном экране цирка следующую картину: После сладкого, крепкого и здорового сна, юно-ши и девушки в легких туниках, полуобнаженные, собираются в залы лаборатории с зер-кальными стенами, где производят по указанию ученых лаборантов, мускульные движения – гимнастику всего тела следя за ними в отражениях. Эти движения подбираются так, чтобы с ними были связаны подъем духа и пережива-ния высокого нравственного наслаждения, поэтому эти движения воспитывают у них все лучшие рефлексы. Жизнерадостная молодежь, после гимнастики отправляется на работу, например в поле, или огороды, для возделывания нужной им растительной пищи. Все поле усеяно тысячами молодых, сильных и жизнерадостных людей, работа их кипит, работа не нудная, не трафаретная, не подневольная, а радостная и творческая. Затем вновь следует отдых и подкрепление пищей, в которой не участвует ни на одну йоту, мясо. Каждый кусок пищи, во время еды, принимается, сопровождаясь особыми тело-движениями, способствующими сохранению наилучшего расположения духа. После отдыха следует умственной труд. Соответствуя дарованиям каждого из них, труд этот превращается в радостное творчество, доставляя молодежи минуты высшего удовлетворения, а для лаборатории – результаты и выводы наблюдений ученых руководителей. Таковой должна быть лаборатория будущего, но таковой должно быть когда-нибудь и само будущее. Мой сон кончился. Я проснулся. Наскоро умывшись, я выхожу из своего но-мера Берлинского отеля, иду по мягким коврам коридора и встречаю неожиданно старого знакомого артиста Гагеншмидта. Неожиданная встреча на чужой далекой стороне много лет невиданного друга необычайно обрадовала меня; в особенности поразило меня выражение его лица. Я увидел творческий огонь в его глазах, бодрость и радость во всей фигуре, как будто он только что сошел с виденной мною во сне картины лаборатории. Мы тут же в коридоре спешим друг другу сообщить, какие ведем сейчас работы, чем заняты наши мысли. К великому нашему удивлению, оказалось большое сходство в наших стремлениях и в последних работах. Он, славившийся когда-то во всех городах Европы физическою своею силою (борец чемпион мира), бывший студиец Юрьевского университета, скопивший солидное состояние борьбой на призы, бросил в самый разгар своей славы артистическую карьеру, отдавшись с головой науке. – Скажи мне, друг, как началось твое преломление? И он тут же рассказал. – Тренируясь в горах в одном из модных курортов Америки, для предстоящей серьез-ной борьбы с X, я шагал несколько верст полуголый, взбираясь на вершины гор и вдыхая всею грудью чистый воздух, развивал при этом разными движениями мускулы своего тела. И вдруг при повторении несколько раз определенного движения мускулов моей руки, я по-чувствовал какое-то небывалое наслаждение и особые радостные мысли. Это было начало, которое заставило меня сильно призадуматься над тайными явлениями природы. И вот я бросил славу и стал работать, наблюдать, искать и писать. Гагеншмидт показал мне толстую рукопись, плод его ежедневной работы. Как много сходного по идее я увидел у него со сво-ею работою. «Друг, сказал он мне», незадолго до моего отъезда на родину, «я люблю Россию, мою родину и, если ты можешь, помоги мне принести ей пользу. Я безвозмездно отдам свой труд Советскому Правительству». В последующие дни я поехал к нашему представителю от Наркомпроса т. Г., которому и рассказал о работах и предложении Георгия Гагеншмидта. Тов. Г., заинтересовавшись, в свою очередь для проверки вызвал телеграфом из Лейпцигского университета сочувствую-щего нам русским всеми уважаемого проф. Брауна. Профессор Браун также очень заинтересовался работами Гагеншмидта, находя их цен-ными. Предполагалось пригласить ученых на особое совещание по этому поводу. Но я в силу обстоятельств принужден был экстренно выехать в Россию, и не знаю, чем это закончилось. Виденная мною во сне в Берлине картина мировой лаборатории и прекрасного будущего не выходит у меня из головы. Конечно, все это дело более или менее отдаленного будущего, хотя признаки его мы уже видим и теперь. Все чаще и чаще вопросы психологии и рефлексологии становятся темой не только научных лекций и бесед, но и обыкновенных разговоров, и выдвигаются всюду на первый план. Еще не так давно (Научная Конференция в Москве – декабрь 1923 г.), мы были свидетелями небывалого единения труда и науки – факт в высшей степени знаменательный. Без умственного труда мускульный труд существовать не может – это закон природы. И у меня, ничтожной капельки людского океана, в настоящее время теплится в душе надежда, что, несмотря на мои 61 год, я доживу до того времени, когда у нас в СССР к серпу и молоту будет присоединена также и эмблема умственного труда, в виде изображения моз-говых полушарий человека. Самоучка В. Дуров. КОНЕЦ. Авторы «Предисловия», профессора Г. А. Кожевников и А. В. Леонтович, считают не-обходимым пояснить, что последняя глава книги «Моя научная фантазия» написана была автором после того, как предисловие было уже отпечатано.
полная версия страницы